Представление, что природа в своем расцвете может передать силу и свойства человеку, нашло отражение в том, что некоторые старушки на троицын день собирали росу и употребляли ее как священное лекарство от недугов; в этот день высевали семена овощей, чтобы они лучше уродились.
Во второй половине XIX в. начался интенсивный процесс изживания обряда, который, впрочем, уже в этот период имел лишь игровой смысл. Во многих местах был изменен порядок обрядовых действий, утеряна семантическая и временная разница между обрядами семика и троицы: березу украшали и разряжали в один и тот же день — в воскресенье. Наблюдатели отмечали, что «празднование семика с каждым годом мельчает», обычай этот все более «искажается» и «ослабевает» (1883)[74]
, значение семика с годами утрачивается. Исполнители обряда, преимущественно молодежь, в описываемое время начали уходить в города на заработки. Изменения в празднике выразились в том, что за 30–40 лет до Октябрьской революции обряд исполнялся взрослыми, а в 1920-х годах превратился в игру девочек школьного возраста[75].Весенне-летний период крестьянского земледельческого календаря завершали Петровы заговены и Петров пост (конец июня). В эти дни в селах обычно «провожали весну». Проводы весны в последнее воскресенье перед Петровым постом в некоторых местах отмечались обрядовой игрой — «похоронами Костромы», в точности соответствующей «проводам масленицы». Посредине улицы ставили на скамью корыто, в которое клали сделанную из соломы и одетую в сарафан и рубашку куклу Кострому. Шествие, изображавшее похоронную процессию, шло к реке или озеру, где Кострому раздевали и бросали в воду. Песня, сопровождавшая обряд, явно раскрывает его аграрно-магический смысл — вызывание дождя, который должен обеспечить обильный рост хлебов и трав:
Притворный плач в конце обряда переходил в фарсовый смех, пляску, веселье. Участниками его были женщины, девушки, парни[76]
.Описанный обряд, как и святки, масленица, семик, купала и др., принадлежит к обрядам тех религий, которые в научной литературе получили название «религии умирающих и воскресающих божеств». Однако русские обряды, как показал В. Я. Пропп, отличаются от них чрезвычайно архаическим, «добожеским» характером. В них совершенно определенно прослеживается связь между представлениями о воскресении из мертвых и произрастанием злаков.
Уместно заметить, что к религиям умирающих и воскресающих божеств принадлежит и христианство. Хотя миф о Христе потерял всякую связь с земледельческой магией, фигура Христа не составляет исключения из умирающих и воскресающих божеств. Его убивают, хоронят, оплакивают, он воскресает, а пасха представляет собой праздник ликования по поводу возрождения божества. По православная церковь, всячески используя отдельные атрибуты дохристианской магии (например, яйцо — символ жизни и др.), запрещала масленичные, купальские, семицкие игры, не без основания видя в них пережитки языческих обрядов, т. е. по существу преследовала то мировоззрение, из которого сама родилась.
Местное духовенство прибегало к различным способам искоренения «похорон Костромы». Оно внушало населению, что исполнение этого обряда явилось причиной градобития, поразившего посевы хлеба в селе. По сообщению наблюдателей, эта невинная и простая игра вызывала громкий протест священнослужителей, считавшихся законодателями в селах. Они пугали крестьян голодом, неурожаем, будущей карой на страшном суде и т. п. Однако главную причину исчезновения этого и сходных с ним обрядов нужно видеть в потере ими религиозно-магической основы. Изживанию обряда, безусловно, немало способствовала и борьба против остатков язычества со стороны православной церкви, внушавшей неграмотному крестьянству боязнь «великого греха».
Летние и осенние праздники
. В период ответственных летних и осенних полевых работ — сенокоса, жатвы хлебов и посева озимых — в крестьянском быту отсутствовали такие разветвленные и многогранные комплексы обрядности, как на святки, масленицу, троицу. Петров день (29 июня), на который приходилась косьба трав, «гуляли» преимущественно там, где он был престольным праздником; Ильин день (20 июля) и Казанская летняя (8 июля), падающие на разгар сельскохозяйственных работ, были основными «обреченными», «обетными» праздниками. (На вопросе о престольных и обреченных праздниках далее остановимся особо.) Уборку урожая сопровождали жатвенные обряды, непосредственно сопутствующие производственным процессам.