Язычник [litres]

– Улетел твой дельтаплан. – Бессонов прошел к столу, пол уплывал из-под ног, и было это удивительно, и удивительны был гул в ушах и туман, которым все подернулось, будто рыхлой пеной. Ноги дрожали в коленях, и тело било в ознобе. Он сел за стол, сидел, стараясь не двигаться.

– Он мои документы тоже забрал, – сказал Свеженцев. – Жаль, я только паспорт новый получил.

– Зосятко, он же Бессонов, он же Свеженцев, – хмуро пошутил Бессонов. Бубнов сидел, скорчившись на своей постели, и трясся: хныкал. Бессонов бросил ему: – Заткнись.

– Он нам чего-то в водку подсыпал… – сказал Свеженцев. – А когда опоил?.. Какое сегодня число? Чего сейчас, вечер или утро? – Он смотрел в окно удивленными глазами.

– Я не знаю, – ответил Бессонов. Посидели несколько минут молча, и он добавил: – С документами уйдет. Уже ушел. На пароходе при погрузке кто смотрит, что там за морда в паспорте?

Свеженцев выдвинул чемодан из-под кровати, перебрал вещи:

– Куртку совсем новую забрал, я сам ее только два раза носил. И костюм.

– Значит, уже ушел… – кивнул Бессонов. Его тошнило, он поднялся, надел свитер, вышел на улицу. Был еще только рассвет, а не вечер, как им показалось, и лицо обдавало стылым – ветром тянуло с залива, отливавшего сумеречной синевой. И все это: вода, земля, атмосфера – было подернуто дурной мутью, уплывало из взора. Куда-то ехать, искать Зосятко? Сейчас это сделать было совершенно невозможно. Бессонов, пересилив тошноту, ежась, сунув руки в карманы, потоптался на крыльце, пошел назад.

– Наверное, уже ушел… Надо сходить к Сан Санычу. Если теплоход еще в пути, перехватят на Сахалине. – Он достал сигарету, прикурил.

– Не кури, пожалуйста, – сипло попросил Бубнов.

– Ладно. – Бессонов все-таки хорошо затянулся и потом только раздавил сигарету в пепельнице.

– Он на теплоход не сядет, что ты… – с сомнением принялся рассуждать Свеженцев. – Он мог куда угодно сесть, хоть на сухогруз, только отстегни денег… А если рейс гидроплана был? Да он уже на Сахалине, поди, а то и дальше. Он бы и раньше ушел, да знал, что мы деньги должны получить, и не уезжал, ждал… Он точно чего-то подсыпал, у меня голова кругом идет…

Бубнов поднялся и, согнувшись, шаркая войлочными башмаками, направился к двери, осторожно вышел на улицу, прикрыл дверь за собой. А через секунду там тяжело загремело. Бессонов и Свеженцев поспешили следом. Бубнов сполз с порожков головой вниз. Шея его вывернулась, рот хрипел, и раскрытые замутневшие глаза смотрели мимо людей. Его подняли, потащили в дом: шкипер обвис в руках тяжело и бесформенно, глаза его закатились, и лицо будто отекло, набрякло синевой. Бессонов сдавленно крикнул:

– Гриша, беги за Седецкой. Скажи, что я тебя послал, скажи, у шкипера сердце, что ли… Пусть уколы несет. – Он знал, что нужно все это сказать сразу, потому что фельдшерица, мирная тетка по прозвищу Академик, умевшая измерять односельчанам температуру и ставить горчичники, скорее всего, растеряется и не сообразит, что нужно делать. Они положили Бубнова на койку, Бессонов пощупал у него пульс и принялся шлепать по щекам и тормошить за грудки, потом опять пощупал пульс.

– Укрой его теплей, – сказал Свеженцеву и стал тереть шкиперу виски и опять тормошить за грудки. – Воды дай… – И опять щупал пульс. – Бьется, что ли.

Свеженцев подал ковш, Бессонов набрал полный рот воды и выдул веером Бубнову в отечное синее лицо. Набрал еще и опять выдул. Веки шкипера шевельнулись и закрыли страшные белки.

– У-у-у… – тихо прохныкал он.

– Давай, давай… – шепотом сказал Бессонов.

Шкипер чуть высунул желтую руку, стал будто что-то искать в воздухе. Бессонов своей разгоряченной рукой взял его застывшие пальцы, чуть сдавил. Бубнов, почувствовав прикосновение, опять захныкал:

– У-у-у…

– Давай…

Через некоторое время прибежала фельдшерица, стала мерить Бубнову давление, потом сделала укол, от которого тот совсем затих, словно умер, и нужно было прислонить ухо к самым его губам, чтобы уловить слабое дыхание. А еще через два часа его повезли в районную больницу: приехал грузовик пограничников, и Бубнова вместе с постелью: матрасом, подушкой, одеялом – перетащили в кузов. Когда грузовик уехал, Свеженцев сказал:

– Поехал к деткам. Хорошо, если помрет. А если паралитиком будет валяться? Вот так-то… – Потом он ушел куда-то, но через час вернулся. Бессонов сидел за столом. Свеженцев поставил перед ним бутылку, вышел во двор, стал у порожков рубить отсыревший горбыль. Руки его не слушались, топор прыгал и соскальзывал, и Свеженцев изрядно помучился, прежде чем нарубил охапку дров. Дрова свалил у печки и, присев на корточки, стал щепать ножом лучину. И только тогда сказал:

– Я к Сан Санычу зашел. Он говорит: напиши заявление. Я написал. Сан Саныч прочитал и говорит: «Обязательно дам ход делу». – Он замолчал и стал заряжать печку. – Вот так-то.

Бессонов повернулся к нему:

– Ты думаешь, я из сострадания привел эту гниду сюда, в дом?