Язычник [litres]

– А ну! – свирепо крикнул Бессонов. Но Витёк уже вскочил, и медленно поднялся Валера. Все увидели нож в руке Витька, он стал поводить им перед Валериным лицом, которое всем показалось невозмутимым или непроницаемым, а может быть, и тугодумным, но совсем не испуганным. Каждому в этот момент вдруг вспомнилось, что Валера когда-то уже был резан: живот его пересекал грубый синюшный шрам. Вспомнил это и Витёк…

– А ну! – опять зарычал Бессонов и хряпнул ладонями по столу с такой силой, что посуда подпрыгнула и чай расплескался из кружек.

Валера сел на место, стал стряхивать с себя длинные макаронины. Витёк же вбил нож в столешницу, выбрался из-за стола, что-то еще опрокинув в сердцах, направился к своим нарам, завалился навзничь, подсунув руки под голову и демонстративно закинув ногу на ногу. И тогда прорвало Бессонова, стал орать сначала на Витька:

– Ишь, засранец! Руки поотшибаю!.. – потом – на Валеру за то, что тот долго продержал в доме полное ведро помоев. Вдруг сам схватил это ведро, приоткрыл дверь, которую тут же, будто взрывной волной, вырвало из руки тугим мокрым потоком, ударило о косяк. Океан наполнил барак ревом и дождем. Бессонов с силой швырнул ведро на улицу, ветер кувыркнул его назад, ударил о землю, в метре от Бессонова, разметал мусор у порожка и сыпанул в барак. Бессонов, топча мусор, высунулся на улицу, стал закрывать дверь, усердно борясь с мокрым потоком и оттого еще больше свирепея. А минуту спустя, насквозь вымокший, орал пуще прежнего:

– А ну, аврал! Размяли хари на подушках!.. Подъем!.. Одеваться. Брать инструмент, лебедку… Вперед, все – тянуть центральную на втором… И ты, кашевар х…в! Аврал – для всех…

Шторм имел немало последствий. Забило водорослями, захлестнуло и утопило почти километровое крыло второго невода, которое не успели снять перед штормом, порвало несколько оттяжек с грузом пикулей, один угол садка ушел внутрь и запутался, геркулес ослабел, так что невод пришел в полную негодность. Океан сотворил все это мимоходом, а исправлять его шалости предстояло в течение нескольких дней. Рыбаки стали выходить в море по опасному тягуну, по мертвой зыби, горбато напиравшей на берег в наступившем безветрии, и зыбь эта все сильнее разбалтывала невода.

С Тятинским рейдом все еще не было связи, и лишь через день после тайфуна, к ночи, уже почти на ощупь, на тоню пришел Миша Наюмов. Шел распадками, куда ветром согнало гнус с открытых пространств, и лицо его отекло от укусов, глаза выглядывали из щелок. Мишу посадили ужинать, он медленно ел, почти засыпая, и говорил набитым ртом:

– У кунгаса дно пробило, и мотор потеряли, а Удодов ногу ушиб, но все равно ходит, хромает…

– Ты что говоришь? Как мотор потеряли, как дно пробили?.. Починить можно?

– Починить можно, – кивал Миша и опять набивал полный рот, мычал, пытаясь говорить, и, пока жевал, слова тоже выходили будто жеваные. – Нагонным наперло, море на берег полезло, нас стало топить. Мы ящики со жратвой потащили… Но всё… Жратва промокла, курево промокло. Аккумулятор замкнуло… Без курева – смерть… Как отштормило, мы решили пойти в море. Пошли… Но тягун еще сильный был… Рамку садка перекосило, хорошо, мы дель до шторма сняли, рыбы под сотню центнеров обратно выпустили… иначе бы… Мы давай каменюки возить и пикули по новой вязать, а тягун прет… Бросили один пикуль, бросили второй… Давай майнать третий, последний, с транца. И нас накрыло. – Миша сделал вялой рукой полукруг в воздухе, показывая, как волна залила кунгас. – Жора говорит: «Все, снимай сапоги, поплыли…» – Миша опять замолчал на минуту, тупо уставившись в миску с едой.

– Испугались? – спросил Витёк из-за спины Бессонова.

Но Миша, точно не услышав, опять принялся есть и говорить с набитым ртом:

– Каменюки в воду сверзлись и мотор сорвали… Мотору хана. Зато без каменюк кунгас на плаву остался. Мы в борта вцепились. Через кунгас волны катят… Целый час болтались, а потом к берегу прибило, стало об валуны стучать… Мы барахтались, не смогли удержать, вот такую дыру с правой стороны на нюхе настучало. – Он раздвинул ладони почти на ширину плеч. – Отлива ждали… Потом сделали пластырь, отчерпались, перевели кунгас и на покатах вытащили на берег… Но мотора нет…

– Жаль мотор, – сказал Свеженцев. – Раньше по два мотора на кунгас полагалось, да еще в сарае запасной валялся. А сейчас не знают, на чем сэкономить…

– А еще раньше на веслах рыбу брали, – тихо возразил Бессонов. – И не меньше твоего.

Миша уже молчал, и было видно, что усталость разом обрушилась на человека, он сидел неподвижно, не имея желания даже прикурить сигаретку, которую достал из пачки, – так она и осталась торчать в его скрюченных пальцах.

– Иди спать… – сказал Бессонов.

Миша кивнул. Не видя перед собой ничего, поднялся и поплелся к нарам, лег ничком и замер. Валера стянул с него сапоги и укрыл одеялом.