Язычники

Понимая, что сейчас не время развивать тему, я вздыхаю и оглядываюсь на Леви, наблюдая, как он умело погружает маленькую иглу в грудь Маркуса и без усилий устраняет проблему.

— Кто такая Джиа Моретти? — Спрашиваю я, переводя взгляд обратно на Романа, чтобы убедиться, что с ним все в порядке после того, как я сбросила бомбу. — Я думала, план состоял в том, чтобы свалить все это на Антонио.

— Так и есть, — говорит он мне, не отрывая глаз от того, что делает, пока Маркус осушает бутылку бурбона. — Все дороги в конечном итоге ведут обратно к Антонио, но почему бы нам немного не повеселиться, прежде чем мы туда доберемся?

На моем лице появляется ухмылка, и я качаю головой, веселье слишком настоящее.

— Так кто же она тогда? Жена босса? Похоже, она горячая штучка.

Роман усмехается.

— Джиа-гребаный босс. Она глава семьи Моретти, и не та, кого хочется встретить в темном переулке. По сравнению с ней мы выглядим детской забавой.

Мои глаза вылезают из орбит, и я оглядываюсь на Маркуса, ожидая, что он скажет мне, что Роман издевается надо мной. Но он приподнимает бровь и кивает, и, черт возьми, блеск в его глазах говорит мне, что он не просто впечатлен этой женщиной, но и немного влюблен.

— Вот дерьмо. Разве она не разозлится, что ты свалил вину за это дерьмо на нее?

Роман пожимает плечами.

— Возможно, — говорит он, что-то темное вспыхивает в его глазах, когда он достает из-под стола еще одну бутылку виски, что мгновенно заставляет брови Леви раздраженно опуститься. — Есть две вещи, которые такие люди, как мы, ненавидят. Не быть признанными за наши… достижения и быть обвиненными в чьих-то еще.

— Значит ли это, что тогда она придет за вами?

Маркус усмехается.

— Нет, только не Джиа. Она неравнодушна к нашему отцу, поэтому придет за ним, прежде чем за нами, но ей нравится выжидать. Он будет мертв прежде, чем она получит свой шанс, а мы уже поднимемся. Я не удивлюсь, если она изменит свою позицию. Она умная женщина. Она знает, что для нее хорошо. Она будет держаться от нас подальше, и мы окажем ей честь, держась подальше от нее.

Осмысливая это и желая дать Леви возможность поработать над Маркусом, я соскакиваю с края стола и обхожу Романа, прежде чем опуститься на стул рядом с ним.

Он прищуривается, глядя на меня, когда я протягиваю руку и беру яблоко из корзины с фруктами. Я откусываю большой кусок и, оглядываясь на него, обнаруживаю, что его взгляд все еще прикован ко мне.

— Что ты делаешь? — спрашивает он, больше всего на свете любя уединение.

Проглотив кусочек, я оглядываюсь на Леви и Маркуса и вижу, что они уже погрузились в приватную беседу, вероятно, пытаясь выработать между собой график траха, при котором все участники будут довольны, как никогда.

Поворачиваясь обратно к Роману, я вздыхаю и позволяю себе быть уязвимой всего на мгновение.

— Я, эээм… я не хотела действовать тебе на нервы или будить плохие воспоминания, когда сказала, что Фелисити была единственной, кто… ну, ты понимаешь. Я просто хотела, чтобы ты знал, что у меня на уме, — объясняю я. — Маркус рассказал об этом мне, когда мы вернулись от Антонио, и с тех пор это несколько раз крутилось у меня в голове. Я просто думаю, что если бы она была все еще жива, все стрелки указывали бы на нее.

Роман качает головой.

— Ты же не думаешь, что я провожу каждый гребаный час своей жизни, желая, чтобы она была еще жива? Черт возьми, Шейн. Ты, блядь, понятия не имеешь, да? Выбрось эту идею из головы. Она была хорошей и честной. Последнее, что она когда-либо сделала бы, это причинила бы боль Маркусу. Ты не понимаешь, о чем говоришь.

Я киваю и медленно провожу рукой по столу, пока мой мизинец не прижимается к его, зная, что после того, что он сделал со мной, я не должна чувствовать вину за то, что затронула что-то настолько болезненное, но я чувствую. Это есть, и то, что это причиняет боль, убивает меня.

— Как я уже сказала, в мои намерения не входило поднимать этот вопрос, чтобы причинить тебе боль. Мне просто нужно было высказать свою теорию, потому что я знала, что Маркус не собирается этого делать.

Роман отстраняется от меня, как будто мое прикосновение причиняет ему физическую боль, и все внутри меня обрывается. На прошлой неделе все было наоборот; я вздрагивала каждый раз, когда он приближался ко мне, и, хотя обстоятельства совсем другие, я вроде как это понимаю.

— Я планировал жениться на ней, — говорит он мне, понизив голос. — Маркус сказал тебе об этом? У меня было кольцо и все остальное. Все, что оставалось сделать, это сделать предложение, и она была бы полностью моей. Но я ждал. Я хотел сделать это для нее особенным. Я хотел подождать, пока не смогу вытащить ее из этого гребаного замка, поэтому по глупости пошел к своему отцу, думая, что всего на одну ночь он даст нам пропуск на свободу, чтобы ей не пришлось тайком убегать отсюда, как какой-нибудь заключенной. Я хотел, чтобы это была ночь, которую она не сможет забыть.