Язык чар

– А что оно делает?

Гвен недоуменно моргнула.

– Это пресс-папье. – Похоже, суббота в Пендлфорде была днем приема двойной дозы сумасшествия.

– Да, но… – Женщина наклонилась через раздвижной столик и, понизив голос, спросила: – Что оно делает?

Гвен тоже наклонилась и соответственно понизила голос.

– Оно. Прижимает. Бумагу.

Женщина выпрямилась, но продолжала смотреть на Гвен так, словно ждала от нее чего-то.

– Мне нужно что-то, чтобы она, – кивок в сторону дочери, – обрела уверенность. Больно уж стеснительная. Робким в жизни успеха не видать.

– Пресс-папье вам вряд ли поможет.

– Ладно. Тогда что? Я думала, взять надо первое, что попадет на глаза.

– Извините?

– Так я слышала. Нет? Может, вы выберете? Или для каждой проблемы есть что-то свое? Вроде… ну, не знаю… сережки, чтобы лучше слышать?

– Извините, – пробормотала Гвен. – Я правда не уверена…

– Это для моей дочери. – Женщина потеряла терпение и начала злиться.

С трудом сдерживая себя, Гвен обратилась к девушке:

– Хочешь выбрать что-нибудь, милая?

– Разумное решение, – одобрила женщина и подтолкнула дочь к прилавку: – Давай, Эбигейл, делай, как леди говорит.

Из-за каштановой завесы появилось розовое личико, и Гвен ободряюще улыбнулась.

– Что бы ты хотела? Что-то, что можно носить? Или что-то для комнаты?

Эбигейл открыла рот, но мать опередила:

– Без толку ее спрашивать. Она слишком застенчивая и с незнакомыми не разговаривает.

Девушка смотрела влево, и Гвен попыталась понять, что привлекло ее внимание. Дерево для бижутерии в стиле 20-х? Шелковые платки и шарфики? Цветной фарфор?

– Тебе нравятся яркие цвета?

Эбигейл пожала плечами, но протянула руку и дотронулась до длинного ожерелья из разноцветных стеклянных бусинок.

– Можешь примерить, если нравится. У меня есть зеркало. – Гвен достала из-под прилавка и протянула ей зеркало, которое держала для таких случаев.

– Она такое не наденет. Ей только черное и серое нравится. Тусклое и унылое, чтобы оставаться незаметной.

Голос этой женщины Гвен стоически терпела целых пять минут и уже была сыта им по горло. Одному Богу известно, как уживалась с матерью Эбигейл.

– Как будто оно ее убьет, если наденет для разнообразия что-то яркое. Может быть, пастельно-голубое или лимонное.

Эбигейл закрыла глаза, и сердце Гвен переполнилось сочувствием к ней.

– А если что-нибудь в комнату? Там это никто не увидит, пока ты сама не пожелаешь показать.

Эбигейл кивнула так быстро и коротко, что Гвен едва не пропустила этот жест.

– Можно посмотреть вон то? – тихо, но твердо спросила девушка. Голос у нее оказался ниже, чем предполагала Гвен. Эбигейл показывала на полосатое вязаное одеяло, которое Гвен закончила только лишь накануне вечером.

– Это ручная работа, но оно не винтажное, – предупредила Гвен, протягивая одеяло.

Девушка схватила его и только что не вырвала у нее из рук.

– Одеяло? Сколько тебе лет?

– Это накидка. На кровать. Мне нравится.

– Отлично. – Мать преувеличенно шумно вздохнула, как будто дочь потребовала дозу крэка. – На твой страх и риск. – Она повернулась к Гвен. – И уж пусть оно свое дело сделает.

Гвен взяла деньги, завернула одеяло и попрощалась, чувствуя себя морально обязанной объяснить покупательнице, что одеяло не волшебное, что на нем нельзя, например, летать.

К трем часам толпа заметно убавилась. Тучи сгустились и опустились, принеся ранние сумерки и сырость. Плохая погода не располагает к шопингу, к тому же день удался, и Гвен начала собираться.

– Уходишь? – Расположившаяся по соседству Мэри-Энн удивленно вскинула брови. – Я никогда не ухожу рано. Всегда убеждаю себя, что пропущу самую выгодную продажу дня. Ты приедешь в следующем месяце?

– Да. – Гвен поймала себя на том, что и сама обрадовалась, дав это обещание. Она приедет сюда и расположится на этом самом месте. Тем более что путь от дома легкий, не бесконечные мили, как в «Ниссане», с проклятиями над картой и обещанием потратиться на спутниковый навигатор в следующий раз.

– До встречи в декабре.

Мэри-Энн кивнула и повернулась к покупателю.

Кэти до смерти надоело, что все что-то от нее скрывают. Заметив, как мать сунула «Кроникл» под стопку журналов, она спросила, что случилось, и получила в ответ «ничего», что было чистейшим враньем.

– Что-то в газете? Или ты продолжаешь ругаться с тетей Гвен?

– Ничего, – повторила мать. – И мы не ругаемся.

Опять ложь.

– Займусь обедом. – Мать поднялась с дивана. – Накроешь на стол, ладно?

Кэти отправилась следом – за столовыми приборами. Уж лучше бы мать не притворялась, будто не ругается с тетей Гвен. Наверняка собирается ее выжить, как и в прошлый раз. Кэти сжала кулачки так сильно, что ногти впились в ладони.

Мать упорно отказывалась говорить о том странном и необычном, что случилось в семье. Рассчитывать оставалось только на тетю. Мать упрямо делала вид, что в семье Харперов ничего выходящего за рамки обыденного не происходило. Как будто в этом было что-то дурное.