Язык философии

Поэтому Ксенофан так чуток к окрашиванию в человеческий цвет бога и мира — и тут же вносит в Бога зрение, слух, мысль. Человек возвращается к себе, поскольку видит, слышит, думает. В себе он не схема, а место, в которое только и могут войти Бог и мир. Ничто другое их не вместит, а сами по себе они не вмещаются никаким местом. Только кажется, что как Спиноза расправляется с наивным очеловечением Бога, чтобы ввести тонкий антропоморфизм математической истины, так Ксенофан крушит богов, пирующих и беседующих на неварварском языке, чтобы ввести более мощный антропоморфизм мысли. Не обязательно Ксенофан попадется в ту же ловушку.

Скептики, принесшие с Востока дхьяну, запретили говорить обо всём, оставили философии только критику. Это безопасный, но не единственный способ уберечься от «надмения». Ницше бросил себя на критику существа европейской метафизики. Она препарирует мир ради самообеспечения. Истина, которую она извлекает из действительности, — это находка такого имеющегося у действительности разреза, который расчистит для воли к власти перспективу. Человек перестал разрисовывать мир человекообразными картинками, чтобы оцепить мир сетями «концепций».

Современное познание объективно. Оно не подвержено недостаткам субъективного восприятия. В субъективность входят чувство, фантазия, нюх, вкус, воображение, экстаз, которые у каждого разные. Объективность избавляет от всего подобного и обеспечивает, чтобы каждый мог усвоить, понять, воспроизвести нужное знание. Превращение знания в объективное поэтому исподволь делает что‑то с субъектом. Он начинает годиться не какой есть, а только способный к объективному познанию, т. е. без черт, которыми он разноголосит другим субъектам, т. е. коллективный. Настоящий субъект новоевропейского объективного познания коллективный. Только такой способен широко пользоваться наукой и техникой. Он формируется наукой и техникой и он же их развивает и применяет, преобразуя мир. Но еще раньше того он изменил сам себя, превратив человека в субъект, а субъект определив как то, что пригодно для развертывания объективного знания. Чувства, страсти, экстазы уже не проецируются на мир, действует объективная логика научного познания, но логика это право, данное себе разумом в интересах своей власти, на «принципиальное искажение всего совершающегося» (Воля к власти § 512). Первый, непременный и, казалось бы, такой естественный шаг научного исследования — так называемое «представление» данных, т. е. фиксация их в виде, пригодном для применения к ним математизированных формул, — равен жесткому препарированию происходящего. Наука видит только «представленное», т. е. взятое схемой. Что не представлено, то не существует.

Застигнутый врасплох этим разоблачением, субъект возмутился анализом Ницше. До сих пор со свежей нелепой страстью вспыхивает негодование на него публицистов за то, что он смутил уверенный покой культуры.

Удивление, что мир есть именно как он есть, для новоевропейской научности «субъективное переживание». На субъективное положиться нельзя. Этого, сказали нам, не следует делать, потому что мир не субъективен, а объективен. Однако прежде, чем быть объективным или субъективным, мир просто вот такой. Несомненная такость мира не означает ни его объективности, ни субъективности, ни познаваемости, ни непознаваемости, ни реальности, ни иллюзорности: всё, чем он кажется или является, может или могло быть другим, однако не другое, а именно такое, какое есть: случилось таким, и отменить теперь это уже никак нельзя. Мир может показаться бессмысленным или наоборот сверхосмысленным, но раньше всего, что мы в нем видим или не видим, — тот факт, что он уже успел повернуться к нам этой своей видимостью или невидимостью. Что‑то всегда уже произошло, и произошло именно так, как произошло. Мы можем потом разбираться в правильности своих восприятии и, допустим, убедиться, что видели все или многие вещи неверно. Но Sosein, suchness, tathata, tathatva нашего видения или невидения предшествует нашим соображениям и сковывает их своей неотменимостью: соображения случаются тоже именно такие, в таком порядке, с такой «динамикой», какие они есть; всё могло бы случиться иначе, но не случилось иначе, а случилось именно так, как случилось, ничего поделать с этим мы не можем, и никто не может, какую бы силу желания ни приложил. Все мнения и знания о мире приходят после его такости и на ее основе.