Читаем Язык и человек полностью

В целом прагматика языковых знаков предстает в двух типах – в системно-языковой прагматике и речевой – и заключается в проявлении в передаваемой языковой информации позиции и точки зрения говорящего, его коммуникативных интересов, ориентации в мире – отсылки к сознанию его «Я» в ситуации общения, что и составляет содержание понятия лингвистического эгоцентризма. Таким образом, прагматику языковых знаков можно определить как отражение эгоцентризма говорящего в семантической системе языка и речи. При этом прагматические значения языковых единиц не всегда совпадают с прагматическими значениями речевых актов. Как замечает Ю.Д. Апресян, «во многих случаях иллокутивная функция высказывания не маркируется никакими собственно языковыми средствами, а восстанавливается адресатом на основании экстралингвистических знаний – об устройстве мира в целом, о текущей ситуации, о постулатах кооперативного общения. Так, императивное высказывание Поставьте, пожалуйста, вещи сюда интерпретируется как предложение (приглашение) в ситуации приема гостя и как требование в ситуации таможенного досмотра. Та же зависимость прагматической интерпретации от ситуации прослеживается и в других типах высказываний; ср. Все люди смертны (простое утверждение или утешение). Я буду там в семь часов (обещание или предсказание)» [Апресян 1995, I: 138—139]. Разумеется, разную прагматическую интерпретацию одних и тех же высказываний учитывает прежде всего говорящий, в чем проявляется его речевой эгоцентризм в условиях общения.

<p>8.4. Типы и подтипы отражения эгоцентрического принципа в семантической системе языка</p>

8.4.1. Отражение ориентационного эгоцентризма. Ориентационный эгоцентризм заключается в осознании и выражении говорящим своего положения (ориентации) по отношению к «не-я» в акте общения и зависит от выбираемых им точек отсчета рассмотрения «не-я» по отношению к себе. Эти точки отсчета определяют следующие разновидности ориентационного эгоцентризма.

1) Отражение коммуникативно-личного (персонального) эгоцентризма. Коммуникативно-личный эгоцентризм проявляется в определении говорящим участников/неучастников коммуникации как участников обозначаемого события или посессоров компонентов события путем указания либо на самого себя или группу лиц, в составе которых он находится, либо на адресата своей речи, либо на неучастника коммуникации. Это отражается в наличии в семантической системе языка соответствующих трехчленных личных и притяжательных местоимений ед. и мн. ч. (я/мыты/выон/они, мой/наштвой/вашего/их), трехчленной глагольной категории лица ед. и мн. ч. (люблю/любимлюбишь/любителюбит/любят), звательных форм сущ. (например, в чешском, украинском, древнерусском языках), функционально соотносительных с 2-м лицом, а также синтаксически обособленных обращений, функционально соотносительных с 2-м лицом. Поскольку участники коммуникации – это всегда люди, то лексическое и грамматическое 1-е и 2-е лицо содержат признак личности (персональности) или олицетворяемой неодушевленности. Поскольку неучастниками коммуникации могут быть и люди, и неодушевленные предметы, то лексическое или грамматическое 3-е лицо способно указывать на тех и других.

Все лексические и грамматические значения лица взаимосвязаны между собой: 1-е лицо предполагает 2-е, и наоборот, а оба эти лица предполагают 3-е лицо, которое указывает на внешний по отношению к двум коммуникативным лицам «некоммуникативный мир». Как уже отмечалось выше, такая система грамматических значений лица отражает тот факт, что в коммуникативном процессе люди всегда говорят о событиях, связанных с говорящими, адресатными собеседниками или некоммуникативными участниками.

Специфика речевого общения обусловливает также взаимообратимость употребления показателей лиц: «тот, кого я определяю как «ты», сам мыслит себя в терминах «я» и, обращаясь в «я», превращает мое «я» в «ты» [Бенвенист 1974: 264]. Такая взаимообратимость употребления потенциально возможна и между 3-м и остальными лицами в косвенной речи, ср. Отец спросил сына: Ты сдал экзамен по физике? и Отец спросил сына, сдал ли он экзамен по физике; Я сказал, что я рад его приезду и Он сказал, что он рад моему приезду.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука