Язык птиц. Тайная история Европы

Впрочем, я должен признаться, что этот вопрос интересует меня лишь постольку поскольку. Никто никогда не читал «Полифила» ради удовольствия, даже в элегантном переводе г-на Попелена; однако ученым еще предстоит использовать огромную эрудицию, аккумулированную на страницах этой книги, а что касается гравюр, то восхищение, которое они вызывают, может только возрастать, прежде всего, в наши дни, когда ничто больше не препятствует разглашению тайны двойственной причастности короля к работе Филибера Делорма, которому мы обязаны иллюстрациями к французскому переводу 1546 года. Что касается перевода, добавленного к этому изданию, его тайна уже давно раскрыта, и известно, что он принадлежит, по крайней мере, частично, кардиналу Ленонкуру, что убедительно подтверждает тайнопись фронтисписа. Но совсем иначе дело обстоит с рисунками, давшими повод для большого количества как древних, так и современных споров, с благоговением воспроизводимых г-ном Попеленом; в такую эпоху коллекционирования, как наша, эта часть его книги всегда будет привлекать интерес читателя.

Гравюры итальянского издания приписывали Рафаэлю, что совершенно неправдоподобно, затем Карпаччио, затем Беллини, затем Мантенье. Все эти предположения были абсурдны; эти гравюры должны были быть произведены на свет одним человеком, одинаково хорошо владевшим как искусством композиции, так и техникой исполнения, и ничто не мешает предположить, что это был либо сам Фрациско Колона, либо сам Леонардо Крассо. Что касается французских гравюр, мы увидим, что король Рене был не единственный, кто приложил к ним руку, и что в следующем столетии многие занимающие более высокое, чем Леонардо Крассо, положение люди не опасались публиковать свои композиции, скрывая их вуалью полуанонимности.

Их приписывали Жоффре Тори, Жану Гужону, Жану Кузену, Этьену Делольну: но уже в своем первом исследовании монограммы, приписываемой Жаку Керверу, издателю этой книги, и на основе сравнения рисунков «Полнфила» с рисунками «Новых изобретений для того, чтобы больше строить и с меньшими затратами, Филибера Делорма, ординарного канцлера покойного короля Генриха и аббата Сен-Элуа ле Нуайе», я отдал предпочтение Филиберу. Моя смелость пробудила у г-на Попелена сомнения, возможно, законные. Тем не менее, это не помешало ему серьезно изучить такую точку зрения и поставить вопрос, кому принадлежали гравюры этой книги — Жану Гужону, или аббату из Сен-Элуа?

Однако не недостаток ли смелости заставил Жана Гужона обратиться к такому художнику, как Филибер Делорм, несомненно, одному из самых изысканных в эпоху Ренессанса, что доказывает, или — увы! — доказывал Тюильри? Не обратился ли он к нему с просьбой изготовить эти восхитительные гравюры? Жан Гужон был человеком Дианы Пуатье, непримиримым врагом Екатерины Медичи, любовницы и покровительницы Делорма, который не оставлял ее ни в Сен-Бартелеми, ни после смерти любимого художника Дианы, хотя официальная история не говорит об этом ни слова. Следовательно, нет никаких оснований приписывать Жану Гужону гравюры из книги по архитектуре, составленной художником высшего класса, который, к тому же, не был его другом. Можно быть уверенным, что это были гравюры Делорма, и аналогия между гравюрами «Полифила» и «Трактата» Филибера, которую проводит г-н Попелен, это уже сильный довод в пользу такого утверждения.

«Кому же принадлежат эти французские рисунки? — спрашивает, тем не менее, г-н Попелен. — Только счастливый случай позволил их однажды обнаружить». О случае можно здесь не упоминать. Масонство всех стран и народов всегда хранит молчание в подобных случаях, и если Шампольон сумел расшифровать египетские иероглифы, если позже были расшифрованы иероглифы Ассирии и Кипра, то случай здесь ни при чем. Древние не оставили после себя ничего такого, что легко поддавалось бы расшифровке. Секрет тайнописи Египта, Ассирии и Кипра был погребен вместе с этими странами.

К счастью, секрет тайнописи шестнадцатого века не был утерян окончательно, и я обладаю тем преимуществом перед моими знаменитыми предшественниками, что мне приходится иметь дело с более широким распространением современных языков.

То, что я прочитал на фронтисписе французского «Полифила» 1546 года, Рабле читал еще до меня и упоминал об этом на языке тайнописи в одной фразе из четвертой книги своей шутовской эпопеи, опубликованной, как известно, в 1548 году. Филибер Делорм охарактеризован там как архитриклин короля трисмегистпа. Начнем с замечания, что Филибер — это единственный художник того времени, которого упоминает Рабле, и уже это обстоятельство вынуждает предположить, что его репутация была выше репутации Жана Гужона и Жана Кузена и что какое-то из его произведений вызвало большой резонанс в мире искусства и науки.