Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939)

…коммунизм умрет и восторжествует Россия Христа (Голос России. 1933. янв. – февр. – март. № 17–18–19).

Ротмистр Баранов остановился на ужасающих последствиях двадцатилетнего насильничества большевиков в России. Воскресшая Россия никогда не простит пролитой крови невинных (Возрождение. 1937. 20 нояб. № 4107).

…все честные Русские люди, которые хотят прекращения страшной социалистической пытки, творимой над Россией, в наших глазах будут союзниками… (Рус. правда. 1925. июль – авг.).

Не от этой ли крепкой веры [в Иисуса Христа. – А. З.], переходящей как бы «в видение», укреплялась наша несомненная надежда на воскресение России в течение последних 22 лет, когда мы видели ее распятой на кресте и в своей оставленности взывающей к небу: «Боже мой, Боже мой, вскую мя еси оставил?» (Рус. голос. 1939. 9 апр. № 418).

Персонифицированный образ России порождает характеризующе-субъективированное отношение к ней как к объекту защиты от посягательств недругов, «врагов»: любовь к России, враг России, в борьбе за Россию, палачи России, убийцы России, пораженцы России:

[Книга] проникнута глубокой любовью к России и надеждой на ее грядущее возрождение в славе и величии (Рус. голос. 1939. 1–14 янв. № 406).

…самый страшный и самый опасный враг России и русского народа – коммунизм (Рус. голос. 1939. 1–14 янв. № 406).

…невольно становится стыдно за Госуд. [арственных] людей Америки, за их заигрывания с палачами России (Голос России. 1932. сент. – окт. № 13–14).

Когда впервые в 1922 году призвали в Геную царских убийц, убийц России… в тот день предопределилось все, что совершается теперь (Возрождение. 1939. 14 июля. № 4192).

• слот «воля России». Символические ассоциации имени Россия развертываются в сравнение с вольной степной лошадкой:

Со стороны, да еще издали, трудно представить и оценить страшную губительность сталинской коммунистической банды, которая взнуздала, оседлала вольную степную лошадку – Россию и пока гонит ее, куда хочет (Рус. голос. 1939. 26 марта. № 416).

Вообще говоря, ассоциативное сцепление образа России/Руси с удалой ездой на лошадях (в частности, с тройкой; ср. «Мертвые души» Гоголя) или длинными многоверстными перегонами между остановками в пути на станциях (напр., «Станционный смотритель» Пушкина) или молодым жеребенком (поэма «Русь Советская» С. Есенина, где в образе жеребенка легко угадывается деревенская, сельская Россия) в русском культурно-языковом пространстве прочно входит в смысловую структуру имени Россия, так что появление метафорического сравнения и формирование нового слота с символическим содержанием (Россия – лошадка) не случайно. Символ только тогда жив, когда появляются новые формы словесного, языкового выражения в границах заданного образца – образа (смысловой «скрепы» символа).

Одним из способов актуализации символических связей прецедентного имени Россия является его семантико-смысловое сопряжение с приложением, функция которого – характеризация предмета через параллельное наименование. В эмигрантских изданиях одним из самых частотных приложений выступает другое прецедентное имя – Родина: общая Родина Россия, несчастная Родина Россия, Великая Родина Россия: