Язык в языке. Художественный дискурс и основания лингвоэстетики

часто, но не всегда, концентрируется вокруг некоторого опорного концепта; создает общий контекст, описывающий действующие лица, объекты, обстоятельства, времена, поступки и т. п., определяясь не столько последовательностью предложений, сколько тем общим для создающего = и его интерпретатора миром, который «строится» по ходу развертывания [там же].

Это определение позволяет рассматривать дискурс в рамках логического анализа языка и философии языка, что и было осуществлено в западной и особенно российской лингвистике последних десятилетий.

Развивая такую трактовку с учетом достижений французской школы анализа дискурса, Ю. С. Степанов ставит акцент на «миросозидающем» потенциале дискурса. Это не просто

особое использование языка <…> особое использование влечет активизацию некоторых черт языка, и, в конечном счете, особую грамматику и особые правила лексики. И <…> в свою очередь создает особый «ментальный мир» [Степанов 1995a: 38–39].

Формируя в сознании участников коммуникации особый ситуативный мир, дискурс выступает, добавляет Степанов, «языком в языке». Эта метафора «вложенности» особого рода языка в язык общенародный и общечеловеческий по преимуществу применима к дискурсу художественному и еще более поэтическому, как будет показано ниже в параграфе 3 настоящей главы.

Составители сборника переводов Т. Ван Дейка так резюмировали определение дискурса с позиции западных ученых конца 1980‐х годов:

дискурс – это сложное коммуникативное явление, включающее, кроме текста, еще и экстралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели адресата), необходимые для понимания текста [Караулов, Петров 1989: 8].

Более емкое определение подобного толка дается С. Е. Никитиной и Н. В. Васильевой:

последовательность речевых актов, образующих связный текст, погруженный в экстралингвистический контекст [Никитина, Васильева 1996: 69].

Именно внимание к «экстралингвистическим» параметрам дискурса сделало дискурс-анализ междисциплинарным полем исследований за рубежом, чему способствовала также теория «дискурсивных практик» М. Фуко [см. Ревзина 2005].

В России интерес к дискурсивным исследованиям на рубеже 1980–1990‐х годов предопределил становление когнитивно-дискурсивной и коммуникативно-дискурсивной парадигмы анализа языка (см. работы Е. С. Кубряковой, В. Е. Чернявской, В. И. Карасика, А. А. Кибрика, М. Л. Макарова, А. В. Вдовиченко, О. В. Соколовой и др.). Под дискурсом в этой парадигме понимается «комплексный феномен, объединяющий и динамический, и статический аспекты», «единство процесса языковой деятельности и ее результата» [Кибрик 2019: 127].

Термин «дискурс» активно используется сегодня в самых разных дисциплинах: философии, социологии, политологии, психологии, литературоведении. Учитывая объект нашего исследования – язык художественной литературы, уместно привести литературоведческое толкование этого термина. По словарно-энциклопедическому определению В. И. Тюпы, адаптирующему дефиницию Т. Ван Дейка, дискурс представляет собой

высказывание, речевой акт текстопорождения, включающий в себя слушающего наравне с говорящим и рассматриваемый как «коммуникативное событие социокультурного взаимодействия» (Ван Дейк) субъекта, объекта и адресата [Тюпа 2008: 60].

Отметим в этой формулировке характерный вспомогательный термин «текстопорождение», особенно релевантный в ситуации литературной коммуникации, в которой создание текста автором и его воссоздание читателем проходит через сложную процедуру работы с формой и смыслом художественного произведения. Мы еще обратимся ниже к коммуникативному аспекту этой формулировки. Добавим здесь лишь, что базовые типы дискурса соотносятся в трактовке Тюпы с литературными родами и композиционными формами художественного письма (вослед Волошинову – Бахтину).