Язык в языке. Художественный дискурс и основания лингвоэстетики

Психологами и психолингвистами отмечается, что одним из этапов в процессе порождения речевого высказывания является так называемая «внутренняя речь», причем этот факт постулируется даже в отношении обыденной коммуникации. Такова, например, концепция Л. С. Выготского, трактующего внутреннюю речь как «язык для самого говорящего». Внутренняя речь, согласно этой концепции, является одним из этапов внутреннего кодирования в процессе речемыслительной деятельности. Ее характерные признаки – имплицитность, незаконченность, эмбриональность, идиоматичность. В этом смысле прав В. П. Руднев, отмечающий, что

внутренняя речь введена в научную терминологию по аналогии с литературой ХХ в., заинтересовавшейся процессом порождения речи и передачей внутренних переживаний человека [Руднев 2001: 154].

Возможно, впрочем, что причиной обращения как художников, так и ученых к внутренним уровням языка было возникновение некоего общего и для тех, и для других проблемного поля, требовавшего новой концептуализации.

В этом ряду следует рассматривать и соображения В. Н. Волошинова о внутренней речи как знаковом материале психического мира. Согласно этой теории, слово является по преимуществу «внутренним знаком». Прежде чем стать внешним «высказыванием», слово рождается в сознании говорящего, являясь знаковым материалом внутреннего мира.

Слово может служить знаком, так сказать, внутреннего употребления; оно может осуществляться как знак, не будучи до конца выраженным вовне [Волошинов 1929: 358] (см. об этом [Алпатов 2005]).

К сожалению, сам Волошинов эту проблематику подробно не разрабатывал. Думается, однако, что этому помешал определенный социологизм его концепции языка. Будучи примененными к области поэтической лингвистики, эти соображения, как нам кажется, имели бы далеко идущие перспективы.

Примерно в это же время такой подход пытался развивать и М. М. Бахтин, полемизируя с формалистическими и нормативистскими теориями художественных стилей. В его неопубликованных на тот момент (1940–1950‐е годы) работах возникают такие термины, как «отношение говорящего к языку», «образ языка», «модусы жизни языка», «язык самоосознающийся» и т. п. (см., например, в [Бахтин 1975б]). Важен в свете нашей темы его тезис о том, что «художественное познание направлено именно на образ говорящего в его индивидуальной конкретности» [там же: 290]. Однако всю эту проблематику Бахтин настойчиво выводил за пределы лингвистики, в область «металингвистики».

Экспрессивность и субъективность стиля: язык литературы в Женевской лингвистической школе

Сформировавшаяся под прямым воздействием Ф. де Соссюра Женевская школа опиралась не на описанные выше его идеи о поэтическом тексте, а на его общую теорию языка, изложенную в «Курсе». В частности, было серьезно переосмыслено соотношение речи и языка, субъективного и объективного в языке и других категорий. Для наших целей представляет интерес стилистическая концепция Ш. Балли.

Под стилистикой Балли понимает изучение языковой экспрессивности. Стиль определяется как экспрессивная (аффективная) значимость языка, в отличие от его нестилистической референциальной (интеллектуальной) функции. Примечательно при этом, что изучение художественного стиля Балли выводит за пределы стилистики как дисциплины. Стилистика, по его мнению, имеет отношение не к индивидуальным чертам речи, а к социально-функциональным разновидностям общего языка. Язык литературы всегда несет на себе отпечаток автора как субъекта речи, ведь «писатель использует язык в эстетических целях», в отличие от носителя обыденного языка:

между речевой практикой в обыденных обстоятельствах, общих для всех членов данной языковой группы, и тем, как использует язык поэт, романист или оратор, лежит непроходимая пропасть [Балли 2001: 36].