Языки современной поэзии

На первый взгляд, алогично высказывание алеет морозными розами шаль: если шаль алеет, значит, это не иней, который можно было бы описать как морозные розы. Предыдущий контекст со строкой меж тем, как уж кровью червонишь снега показывает, что морозные розы — это пятна замерзшей крови. Но, кроме того, в этой строке объединены четыре литературные банальности: морозный узор, алая роза, раскраснеться от мороза и рифма розы — морозы. Ю. М. Лотман, анализируя пушкинские строки И вот уже трещат морозы / И серебрятся средь полей… / (Читатель ждет уж рифмы розы, / На вот, возьми ее скорей!)[58], писал:

Данная рифма в ЕО имеет совсем не банальный характер, поскольку является составной и почти каламбурной: морозы — рифмы розы (мърозы — мырозы). Небанальность рифмы состоит и в другом. Рифмующиеся слова принципиально неравноценны: выражение «трещат морозы» характеризует некоторый реальный пейзаж, а «ждет уж рифмы розы» — набор рифм, то есть некоторый метатекст, трактующий вопросы поэтической техники. Такое построение характерно для всей литературно-полемической части данной главы: сталкиваются действительность и литература, причем первая характеризуется как истинная, а вторая — как подчеркнуто условная и ложная. Литературная фразеология, литературные ситуации и литературные характеры обесцениваются путем сопоставления с реальностью.

(Лотман, 1983: 251)

В строке Лосева Алеет морозными розами шаль природное и литературно-условное объединяются образом кровавых пятен на снегу.

В этом стихотворении слово зга употреблено в двух разных значениях. В строке А жизнь это, братие, узкая зга — это ‘дорога’, речь идет о жизненном пути, и поэтому переносное употребление слова зга оказывается очень близким к слову стезя. Затем слово зга появляется в тексте еще раз — и уже в бесспорном, совершенно отчетливом значении ‘конец, смерть’, что определяется содержанием последней строфы. Создается впечатление, что у Лосева в предпоследней строфе слово зга — из этимологических словарей или учебной литературы, а в последней — из строки Пастернака Загадка зги загробной[59] («Давай ронять слова…»[60]).

Формы древнего аориста (прошедшего времени со значением завершенности) в этом стихотворении не всегда соответствуют тем грамматическим значениям, которые они имели в исходной системе. Нарушения касаются согласования в лице: древнему спряжению глаголов соответствовали бы формы я приях (а не он приях), я бех (а не я бе).

Строки и се продолжает, как бе и досель, крутиться его карусель и И-эх, ничего-то не жаль, а также пародийный, иронический тон стихотворения говорят об утрате прошлого, о потере героики, пафоса, языка. Форма бе здесь стоит дважды — в исторически правильной форме 3-го лица (в безличной конструкции): как бе и досель и с нарушением согласования в 1-м лице: и на небе я бе, а при местоимении аз употреблена форма исторически правильного 1-го лица бех и неправильного 3-го: бе.

Обратим внимание на бубнящий повтор слогов бе я бе, на потенциальную связь с поговоркой ни бе ни ме, на созвучие небе = [не бе], порождающее самоопровержение: не бе <…> я бе. Неприличное звучание я бе тоже, вероятно, предусмотрено автором.