Языковеды, востоковеды, историки

В таких обстоятельствах надо было жить человеку, воспитанному в традициях русской демократической интеллигенции начала века. Так получилось, что настоящих родителей будущий профессор не знал, а его приемный отец, юрист, умер, когда мальчику было четыре года. Воспитывала его приемная мать, учительница, участница подпольной работы, за что потом получала персональную пенсию. Взгляды в семье были демократическими: приемные родители не смогли дать мальчику свою фамилию, поскольку для этого требовалось прошение царю, о6ращаться к которому они принципиально не хотели. Еще до 1917 г. Кузнецов кое-что знал «из рассказов старших, знакомых с подпольной революционной работой и с подготовкой революции», в дни Февраля участвовал вместе с толпой в штурме Бутиковской фабрики, а в 1918 г. параллельно с обучением в университете служил делопроизводителем в Наркомпросе, где судьба его сталкивала с разными людьми от Н. К. Крупской до О. Э. Мандельштама, а непосредственным его начальником оказался Н. Ф. Яковлев, который позднее окажет на него большое влияние как лингвист. Там делопроизводителю приходилось ни больше, ни меньше как отмечать, что в старых букварях и книгах для чтения (новых еще не было) «не соответствует послереволюционной идеологии». Несомненно, юноша, никогда не стремившийся к активной политической деятельности и оставшийся беспартийным, принял революцию. В дальнейшем он всегда был лоялен к власти, что постоянно отражается в воспоминаниях, где нет никакой оппозиционности, а не всегда приглядные картины советской действительности возникают сами собой, как фотографии.

В воспоминаниях Кузнецов пользуется привычными формулировками эпохи вроде «белофинны», «богатые крестьяне, т. е. попросту кулаки», «поляки из представителей буржуазии» (о сосланных в Кудымкар после 1939 г.), вспоминает об «известных перегибах» с коллективизацией, используя сталинское выражение «головокружение от успехов», соглашается с оценкой педологии как «лженауки». С явной неприязнью он пишет о своем командире батареи из остзейских баронов, вскоре бежавшем в Финляндию. В связи со своим неосмотрительным приказом разломать на дрова пол в пустой казарме, за который чуть не попал под суд, он восклицает: «Я не учел, что разруха кончилась, начался восстановительный период и надо строить, а не ломать». На всю жизнь ему запомнился «умный, глубоко продуманный» доклад М. Н. Покровского в 1918 г. «о степени возможности пролетарской революции в различных капиталистических странах». В одном ряду с научной деятельностью он вспоминает экспромтом прочитанный во время экспедиции в Морозовы Борки доклад о военно-морском флоте для колхозного партактива (Петр Саввич был доволен, что доклад прошел успешно), редактирование стенгазеты в Кудымкаре и др. И завершает «Автобиографию» раздел о правительственных наградах: орден «Знак почета» и медали «За доблестный труд в Отечественной войне» и «К 800-летию Москвы». Это отметить ему оказалось важнее, чем то обстоятельство, что ученый за всю жизнь ни разу не был за границей. Я не думаю, что все перечисленное было маскировкой. Человек жил в своем времени и принимал то, что служило фоном его жизни и деятельности, не слишком раздумывая о политических проблемах и избегая их, что видели и студенты.

Зато его влекло другое. Всю жизнь Петр Саввич хотел все знать, не ограничивая для себя области знаний. Частная гимназия Е. А. Репман, которую он окончил в 1918 г., давала очень много (правда, не по всем предметам). Учитель космографии был совсем молод, но уже состоял в Парижском астрономическом обществе. Учитель латыни читал школьникам отрывки из своего сочинения о санскритском памятнике. Преподавательница французского языка учила художественному переводу и вела с учениками на своем языке философские беседы. Словесник К. Г. Локс (впоследствии известный литературовед, друг Б. Л. Пастернака) однажды задал домашнее сочинение на выбор – о славянофилах или западниках (Кузнецов выбрал западников, кружок Н. В. Станкевича). Особым предметом было законоведение, где учитель знакомил учеников с основами марксизма (потом выяснилось, что он принадлежал к запрещенной партии большевиков). К моменту окончания гимназии произошли две революции, начались нововведения, в частности, вместо выпускных экзаменов было предложено написать сочинение на любую тему с последующей публичной защитой. Петр Саввич выбрал тему «Гейне как мыслитель исторического самосознания», использовав все стихи Гейне только в оригинале. Гимназия дала немало видных ученых: уже упоминавшийся А. Н. Колмогоров, историк Л. В. Черепнин, одноклассник Кузнецова генетик Д. Д. Ромашов.