Языковеды, востоковеды, историки

С одной стороны, он всегда старался оценивать западную науку с позиций диалектического материализма: «Отвергая гносеологические принципы логического позитивизма, мы тем самым отвергаем те направления структурной лингвистики, которые считают своим знаменем логический позитивизм» (1958); «Принцип отражения, постоянно отстаивавшийся В. И. Лениным, имеет принципиальное значение для… преодоления влияния логического позитивизма, выражающегося в затушевывании различия между отражаемым и отражением и для искоренения смешения означаемого с означающим» (1970). Постоянно Ломтев обличал структуралистов за сведение языка к системе чистых отношений и отбрасывание языковой субстанции: «Вопрос о противопоставлении материализма и идеализма в грамматических учениях – это вопрос о признании и отрицании субстанции языковых фактов».

Как будто здесь он мало отличается от того же Ф. П. Филина и других языковедов, продолжавших бороться с «буржуазной лингвистикой». Но Ломтев в отличие от них подчеркивает и важность овладения новыми методами. Даже в докладе 1961 г. «Проект Программы КПСС и перспективы развития лингвистической науки» он не только выступал против «буржуазной идеологии», но и писал о важности связей языкознания с математикой, точных методах, машинном переводе и пр. Не удивительно, что он сочувственно отнесся к созданию отделения и кафедры структурной и прикладной лингвистики. А в уже упоминавшейся дискуссии в журнале «Вопросы языкознания» в 1965–1966 гг. о «дегуманизации» науки он встал на защиту структурной лингвистики и точных методов. В отличие от В. И. Абаева он считал, что «применение математики – признак развитости гуманитарного исследования», а отдельные неудачи «не могут дискредитировать все направление».

Уже не молодой профессор пытался не только признать допустимость новых методов, но и применить их в своих исследованиях. Не только на лекциях, но и в публикациях начиная с 1960–1961 гг. он ссылался на Рассела, Тарского, Карнапа и Рейхенбаха, излагал понятия теории множеств и исчислений, выделял наборы дифференциальных признаков, составлял таблицы и матрицы. Добросовестно и тщательно Ломтев классифицировал то фонемы, то синтаксические признаки, с явной любовью приписывая им разные способы записи. Впрочем, ряд его классификаций выглядит комично не только для студентов. В одной из публикаций он, например, анализировал не только термины родства, но и названия лиц по отношению к труду, выделяя дифференциальные признаки «умеющий – не умеющий работать», «хорошо – плохо, мало, непроизводительно работающий», «приносящий работой обществу пользу – вред». Скажем, набор признаков 2222 описывается так: «не желающий работать, живущий за счет других в результате определенного общественного устройства: паразит, трутень, Обломов» (бедный герой Гончарова!). Набор же 2221 – то же самое, но «живущий за счет других в результате их попустительства: дармоед, прихлебатель, приживальщик, чужеспинник». Но, как бы то ни было, позиция была нестандартной. Ломтеву явно хотелось синтезировать марксистскую и западную науку. Недаром он все время подчеркивал, что надо изучать и субстанцию, и форму, а составляющее силу структурализма «признание реляционных свойств лингвистических единиц или объектов», по его мнению, «не имеет ничего общего с идеализмом» (следует цитата из «Философских тетрадей» Ленина). Но синтез этот несколько напоминает представления об идеале во многих восточных обществах: «Техника западная, душа своя»; вспомним статью Н. И. Конрада о японской системе образования. От западной науки нужно взять термины, систему обозначений и прочее «снаряжение в походе», но в походе за наши, советские идеалы.

Так редко полагали в 50–60-е гг., но в годы, когда «выдвиженец» Ломтев осваивал азы марксизма, именно такая точка зрения господствовала. В 20-е гг. и отчасти в первой половине 30-х гг. при крайней резкости тона по отношению ко всему «буржуазному» никак нельзя было его игнорировать и им пренебрегать. Ведущий идеолог тех лет А. В. Луначарский в статье «Достоевский» в 1-м издании «Большой советской энциклопедии», отвергая «идеологически чуждого» писателя, подчеркивал, что каждому коммунисту необходимо его прочесть и в преодолении его закалить мировоззрение. И у каждого классика литературы надо было «учиться мастерству», то же относилось и к современному Западу. В области лингвистики такой подход выразил в речи 1931 г. Марр: «Мы уже перегнали все страны (смех, аплодисменты). Успокойтесь. Но не догнали. Это и есть диалектика… Пониманием метода мы перегнали все страны, но в технике еще не догнали». Не так ли относился Ломтев (независимо от его отношения к Марру) к современной науке Запада? Как часто бывает, первые впечатления остаются самыми сильными. И его отношение к Пражскому кружку в 30-е гг. соответствовало этому.