Языковые аномалии в художественном тексте: Андрей Платонов и другие

В коллективной монографии «Очерки истории языка русской поэзии» (1990) выделяются нормы, формирующие идиолект и идиостиль – причем различаются нормы первого, второго и третьего порядка. Нормы первого порядка – «безусловные» (т. е. нормы литературного языка); нормы второго порядка – «культурно апробируемые, закрепляемые, устойчивые» (на наш взгляд, это можно назвать «поэтическим узусом»); нормы третьего порядка – «реально осознаваемые как собственно выразительный вариант, как одна из возможностей на данном культурном срезе» [Очерки истории языка русской поэзии 1990: 58].

Об особом характере нормы в художественной речи также говорит А.И. Горшков: «Художественно оправданное соответствие выбора и организации языковых средств образу автора и образу рассказчика – это и есть норма языкового построения художественного текста» [Горшков 2001: 360]. Согласно этой точке зрения, многочисленные языковые девиации в текстах А. Платонова, Д. Хармса и А. Введенского не будут аномалиями, так как они вполне соответствуют «образу автора», т. е. в художественном тексте – нет аномалий вообще.

Эту точку зрения можно было бы принять, если бы она не смешивала два разных явления – языковая аномальность как принцип художественного изображения и языковая аномальность как его объект.

Так, аномальность может проявляться на уровне системы обыденного языка и уже в этом качестве, так сказать, в виде результата, попадать в поле зрения писателя – это изображение автором разного рода речевых и стилистических неправильностей и ошибок персонажей (как средство их речевой характеристики) или присутствие таковых в «образе рассказчика» произведения сказового типа (как средство создания «речевой маски»).

Такие аномалии, пускай и интересные сами по себе как объект возможного лингвистического анализа, не являются аномалиями именно художественного текста, т. к. выступают в нем в качестве объекта, а не принципа художественного моделирования мира, хотя их вполне можно считать аномалиями с точки зрения системы естественного языка.

С другой стороны, использование языковых аномалий может быть детерминировано выражаемым в художественном тексте сознанием особого типа (пример А. Платонова), т. е. природа данной аномальности обнаруживается в сфере «языковой концептуализации мира» [Апресян 1986] автором или персонажем.

Когда языковая аномальность является средством создания особого «художественного мира», когда в художественную интенцию автора входит установка на «нарочитое» аномальное языковое выражение как осознанный прием (например, «заумь» В. Хлебникова, «язык бессмыслицы» А. Введенского и пр.), она становится «мирообразующим» и «текстообразующим» принципом, конструирующим текст.

Иными словами, если все дело – как раз в аномальности, если именно аномалия закладывается в интенцию автора, осознается им и даже специально эксплуатируется, мы уже не можем не считать ее аномалией. Другое дело, что с точки зрения художественной адекватности эта аномалия очень похожа на «норму».

Как представляется, указанное противоречие разрешается в рамках оппозиции «реальность» – «текст» как коррелята противопоставления «естественного» (натурального) и «семиотического» (знакового), в терминологии Н.Д. Арутюновой [Арутюнова 1987]. Это противопоставление восходит к идеям Ю.М. Лотмана о «семиосфере» [Лотман 2004] и Б.А. Успенского о «семиотике истории» и «семиотике культуры» [Успенский Б. 1996], где, в традиционном для семиотического подхода расширительном понимании «текста», к явлениям «текстовой природы» относится все, чему может быть приписан знаковый режим интерпретации.

Правомерность рассмотрения противоречивой и разноуровневой природы языковой аномальности в художественном тексте через призму оппозиции «реальность – текст» обоснована нами в работе «Норма и аномалия в парадигме «реальность – текст» [Радбиль 2005Ь].

Противопоставление «реальность» – «текст» в современной научной парадигме, по мнению В.П. Руднева, постепенно вытесняет противопоставление «материальное – идеальное» в традиционной философии. Причем «реальность – текст» противопоставлены не онтологически (как разные субстанции), а функционально (как разные точки зрения субъекта на одну субстанцию): «Знак, текст, культура, семиотическая система, семиосфера, с одной стороны, и вещь, реальность, естественная система, природа, материя, с другой, – это одни и те же объекты, рассматриваемые с противоположных точек зрения» [Руднев 2000: 10].