Попытки дистанцировать конструкции с эксплицитным неноминативным (дативным, аккузативным) субъектом от других семантико-структурных типов традиционно выделяемых безличных конструкций в древнеанглийском языке привели некоторых лингвистов, таких как С. Аллен, О. Фишер, Ф. ван дер Лиик и др., к принятию термина «бессубъектные / бесподлежащные конструкции» (subjectless construction). По этому поводу С. Аллен пишет, что экспериенцер выполняет синтаксическую роль субъекта, несмотря на то, что по форме он не является номинативным [Allen 1995, с. 20][13]
. Исходя из вышесказанного, можно заключить, что в данном толковании заключается противоречие, т. к., если экспериенцер действительно субъект подобных конструкций, то именовать подобные структуры «бессубъектными» терминологически непоследовательно.Таким образом, терминологически понятие «безличность» не получает обоснования, хотя выявляется практически всеми исследователями как явление, вовлекающее семантический и грамматический уровни языка. Наличие «безличности» не вызывает сомнения, однако в отношении границ «безличности» и критериев отнесения тех или иных языковых фактов к категории «безличных» единодушия не наблюдается. На наш взгляд, решение проблемы определения «безличности» и ее границ лежит не в сфере валентностных или категориальных характеристик предиката, не в структурных особенностях предложения, а в сфере определения концептуального субстрата данной категории и инвариантной семантики данного типа структур как первопричин или мотивов для выбора говорящим той или иной сентенциональной конфигурации. Таким образом, вопрос о выявлении семантических признаков категории «безличность» является «отправной точкой» в данном исследовании.
1.3.2. Подходы к определению семантики категории «личность/безличность»
Традиционно безличность рассматривается лингвистами как универсальная семантико-синтаксическая категория, являющаяся микрополем в макро-поле категории личности/безличности, которая формируется на основе трёх базовых элементов, отражающих в сознании реальных предметных участников ситуации общения: говорящий – слушающий – предмет речи. Категория личности/безличности воплощается в функционально-семантической категории лица, реализующейся в индоевропейских языках в парадигмах личных и притяжательных местоимений, а также в системе глагольного словоизменения [Слюсарева 1986, с. 93]. По мнению Ю. С. Степанова, безличность – это также частный случай проявления более широкой категории личности/безличности в языке. Категория личности/безличности – универсальная семантико-синтаксическая категория языка, характеризующаяся отнесением субъекта предложения к какому-либо предмету во внешнем мире (референту) и при этом степенью выделенности (отдельности) этого предмета в пространстве и времени [Степанов 1990, с. 272]. Данная категория, в отличие от логико-семантических категорий (например, субъекта и предиката), в логике не рассматривается, исключение составляют некоторые системы логики отношений (Ш. Серрюс, С. МакЛеннан, Х. Зигварт, А. Марти и др.)[14]
.Экстремумами в рамках категории личности/безличности являются т. н. личные предложения с субъектом «
1. лицом «я» (
2. индивидом-лицом, кроме «я» (
3. индивидом не-лицом (
4. определенным множеством индивидов – лиц или не-лиц (
5. неопределенным множеством индивидов – лиц или не-лиц (
6. определенным по пространственно-временным границам явлением внутреннего или внешнего мира (
7. неопределенным по пространственно-временным границам явлением природы (
В данной системе личных значений третье лицо единственного числа в форме глагола рассматривается как способ нейтрализации личного [Степанов 1990, с. 272].