Два данных явления не разделены непроходимой гранью, различия мировоззрения могут отражаться и в мировидении. Например, свойственное некоторым религиям, в том числе христианству, представление о собаке как нечистом животном отражается и в языках соответствующих народов. В русском языке переносные значения слова собака
и включающие его фразеологизмы обычно имеют отрицательную окраску. Однако многие современные исследователи четко не разграничивают эти два принципиально различных явления. Наряду с безусловно языковыми примерами (переносные значения слов, фразеология) рассматривают семантику текстов русской классической литературы, где может отражаться мировоззрение того или иного писателя, а оно, как известно, у них бывало очень разным. Не только мировоззрения в обычном смысле, но и «житейские идеологии» у носителей одного языка в одно время могут быть различными, а многие исследователи, особенно в нашей стране, ставят своей целью через лингвистические исследования дойти до единой «житейской идеологии» народа, пытаясь, например, в «специфике русской коммуникации» обнаружить некие русские нравственные категории. Именно поэтому столь популярен анализ слов типа удаль или воля. По языковым данным выявляют отношение к жизни носителей русского или английского языка и др.И в самом языке при исследовании картин мира встает ряд проблем. Одна из них — разграничение того, что входит в систему языка, и индивидуального словотворчества вроде вышеупомянутого пхи-пуа
. Еще более важную проблему отмечал в 1940-е гг. Абаев: «Каждый раз может возникать вопрос: является ли вскрытая анализом идеосемантика актуальной, живой или же отжившей, т.е. отвечает ли она нынешним, действенным и в данный момент нормам познания и мышления, или она отражает нормы более или менее отдаленного прошлого и до нашего времени донесла только свою форму, тогда как питавшее эту форму содержание уже потускнело, выветрилось?» Ответить на этот вопрос современные исследования языковых картин мира не могут, а их критики указывают на то, что в этих картинах современный взгляд на мир может отождествляться с взглядом далекого прошлого. Например, лингвист Анатолий Янович Шайкевич, рассматривая пример с собакой, указывает на то, что у носителей русского языка за последние десятилетия отношение к этому животному заметно изменилось в лучшую сторону, но языковая картина мира здесь вряд ли стала другой. Как известно, язык изменяется медленнее, чем «выраженная с его помощью идеология». И даже если получить по языковым данным некоторую гипотезу о русских нравственных категориях, то как доказать, что это современные категории? Например, можно ли считать, что современным носителям русского языка свойственна удаль, а волю они предпочитают свободе? Кроме того, нередко примеры кажутся неубедительными, особенно когда лингвист обращается к неродному языку. Так, работы Вежбицкой, сопоставлявшей польскую и русскую картину мира, вызывали несогласие у российских специалистов именно в своей русской части.Всё, по сути, упирается в одно: исследования языковых картин мира пока что не выработали адекватного метода. Ситуация похожа на то, что очень долго происходило и во многом происходит сейчас и с другими интересными идеями Гумбольдта: теория опережает метод. Фактов много, но нет строгих критериев их отбора и установления их иерархии. Ссылаясь на Уорфа или Вежбицку и найдя подходящие к той или иной схеме факты, можно высказывать какие угодно идеи, которые пока нельзя ни строго доказать, ни строго опровергнуть. Например, в одной японской книге особенности японского общества по сравнению с американским и канадским обществами выводились из языковых различий между японским и английским языками. Там указывалось, что в английском языке силовое ударение, отделяющее слова друг от друга, и четкая членимость предложения на группу подлежащего и группу сказуемого будто бы определяют индивидуализм американского общества. А характер японского музыкального ударения и не жестко бинарная структура японского предложения ведут к японским «гармоничности» и коллективизму. Всё это мало убеждает, но пока и опровергнуть это невозможно. И другие науки пока что мало чем могут здесь лингвистике помочь.
И еще одна проблема, связанная с неразличением мировоззрения и мировидения. Попытки лингвистов изучать то и другое сразу — одно из проявлений экспансии лингвистики в сферы других наук. Мировоззрение (индивидуальное и коллективное) изучается социологией, психологией, литературоведением и другими науками, которые, разумеется, рассматривают материал, выраженный на некотором языке, но имеют другие цели и задачи. И в связи с этим встает вопрос о границах лингвистики. Безусловно, не следует заранее оценивать те или иные проблемы как лежащие внутри или вне науки о языке, но расширение границ лингвистики не означает, что она должна поглотить чуть ли не всю гуманитарную проблематику.