Языкознание: От Аристотеля до компьютерной лингвистики

Автор комментариев к русскому изданию книги Мейе Розалия Осиповна Шор справедливо писала: «Как понимание структуры отдельного слова… так и понимание структуры предложения древнейших индоевропейских языков не представляет с точки зрения русского языка — языка синтетического строя — тех затруднений, которые оно представляет с точки зрения французского языка — языка аналитического строя». Для носителей русского языка здесь нет ничего неясного.

И, по контрасту, высказывание Александра Ивановича Смирницкого (1950-е гг.): «Слово с лексической точки зрения не есть какой-то обрубок. Слово окно как лексема, как единица словаря, есть все же окно или, в известных случаях, окна, окну, окна, но не окн-». Норме у Мейе соответствует «обрубок» у Смирницкого. Этот ненаучный эпитет точно передает интуицию носителя русского языка, для которого слово должно быть оформлено, то есть иметь показатель словоизменения (хотя бы нулевой); «неоформленное» же слово, равное основе, ощущается как исключение, свойственное либо периферийной лексике, либо служебным словам, которые как бы и не совсем слова. Отмечу, что Смирницкий по лингвистической специализации был германистом и много занимался как раз английским языком, но в общелингвистических работах исходил из представлений, привычных для носителя русского языка.

Такие представления могут влиять на то, как тот или иной лингвист исследует свой объект. Еще более полувека назад Андрей Анатольевич Зализняк и Елена Викторовна Падучева писали: «Естественно… что когда лингвист переходит от описаний родного языка к построению общей теории языка, основные понятия построенной им теории часто сохраняют тесную связь с фактами, которые хорошо представлены в его родном языке». Это может проявляться и в подходе к языкам, по строю отличным от родного.

Русский национальный вариант европейской лингвистической традиции в основном начал формироваться в XVIII в. B. E. Адодуровым, В. Г. Тредиаковским, М. В. Ломоносовым. Поначалу в нем имело место сильное влияние греко-латинского эталона; например, Ломоносов рассматривал по античному образцу имя как единую часть речи, но ученые XIX в. уже выделяли существительные и прилагательные, поскольку в русском языке они склоняются по-разному. Постепенно вырабатывался эталон, основанный на строе русского языка, к концу XIX в. он уже окончательно сложился. Аналогичные процессы шли с разной скоростью в английском, французском и других вариантах европейской лингвистической традиции, которые сложились на одно-два столетия раньше, но изменения здесь оказались более существенными.

Можно привести немало примеров влияния строя базового языка на лингвистическое описание. Особенно они наглядны в области морфологии, о которой писали в приведенных выше цитатах Мейе и Смирницкий.

Подобные представления отразились, например, в русской японистике. В русской традиции принято считать, что любая грамматическая категория, включая падеж, определяется, как сказано в русской грамматике 1970 г., «совокупностью словоформ (парадигмой)». То есть хотя бы некоторые из падежей того или иного языка должны выражаться внутри именной словоформы, прежде всего с помощью окончаний слов. Возможны в каких-то языках падежи, выраженные префиксами или чередованиями звуков в корне, но они не могут выражаться другим словом, в том числе служебным. Точнее, могут (традиция признаёт так называемые аналитические формы), но лишь при условии, что они входят в систему вместе с синтетическими формами. В русском языке, правда, нет аналитических падежей, но есть аналитические формы глагола вроде буду писать, которые входят в единую систему с формами вроде пишу, напишу и др. Если же ни один падеж не выражен словоизменением, то в языке нет падежей, а есть лишь грамматические конструкции со сходным значением.

Японская падежная система вполне соответствует данному названию с точки зрения функции падежей, однако споры вызывал вопрос о трактовке падежных показателей — это отдельные слова или аффиксы. Японская национальная традиция, как и англоязычная японистика, всегда считает их отдельными словами, для чего есть серьезные основания. Они в некоторых случаях могут отделяться от существительных: например, в газетной заметке обозначен персонаж, далее в скобках указываются его возраст, место жительства и работы, и только после этого стоит показатель именительного падежа. Но если падежные показатели — слова, то с традиционной русской точки зрения в японском языке нет грамматической категории падежа, есть только послеложные конструкции. Но всё выглядит иначе, если признать японские падежные показатели аффиксами, что и сделал уже не раз мной упоминавшийся Поливанов в 1930 г. Эта точка зрения существовала только в российской японистике, одно время господствовала, но во второй половине XX в. была оставлена.