Ибсен. Путь художника

Ирена долго разыскивала самого Рубека и разыскивала свое «дитя» — так она называет статую, которую в юности создала вместе с ним. В ее растраченной жизни эта скульптура по-прежнему занимает особое место. Но Ирена не знает, как жил и что делал Рубек после того, как она покинула его. Единственное, что их объединяет, осталось в далеком прошлом — это нечто связано с жизнеутверждающим ощущением совместного творчества. Но сам Рубек не понимает, насколько все это важно.

Как обычно у Ибсена, прошлое, определяющее судьбу героев, возвращается вместе с женщиной, которая вторгается в жизнь мужчины и требует рассчитаться с ней. Ирена — это прошлое Рубека. Майя — лишь эпизод в его жизни. Роль Ирены в жизни скульптора Рубека весьма напоминает роль Хильды в жизни строителя Сольнеса.

Ирена — больше, чем модель

Ирена для Рубека значила гораздо больше, чем просто позирующая модель. Он глубоко благодарен ей, потому что без нее он никогда бы не стал художником. Она, со своей стороны, и понимает, и ненавидит его, ибо он оказался всего лишь скульптором, а не мужчиной из плоти и крови, который должен был полюбить ее, когда она, обнаженная, стояла перед ним и позволяла себя использовать. Эта ситуация по-прежнему перед глазами обоих. Рубек оправдывается тем, что думал только о своей задаче. Он хотел изобразить «Восстание из мертвых» в облике молодой женщины, пробудившейся от смертного сна:

Рубек(продолжая). Пробуждающаяся дева должна была явиться прекраснейшею, чистейшею, идеальнейшею из дочерей земли. И вот я нашел тебя. Ты оказалась необходимой мне во всех отношениях. И ты с такой охотой и радостью согласилась служить мне. Оставила дом, родных и последовала за мной.

Ирена. Я пробудилась тогда, восстала от сна детства, когда последовала за тобой.

Рубек. Потому-то ты главным образом и была необходима мне. Ты и никто больше. Ты стала для меня высшим существом, к которому можно было прикасаться лишь в мыслях… с благоговением. Я был ведь еще молод тогда, Ирена. И поддался суеверному предчувствию, что, если я коснусь тебя, дам волю вожделению, я оскверню свою душу, и мне не удастся воплотить свою идею. И я до сих пор думаю, что был отчасти прав.

Ирена(кивая, с оттенком насмешки). На первом плане — художественное произведение, человек — на втором.

Рубек. Суди, как хочешь, Ирена. Но я был весь под властью своей задачи. И был бесконечно счастлив этим.

Ирена. И выполнил свою задачу, Арнольд.

Рубек. Спасибо, сердечное спасибо тебе, что я выполнил свою задачу. Я хотел создать чистую деву, какой я представлял ее себе в день восстания из мертвых. Она не удивляется чему-нибудь новому, неизвестному, неожиданному. Она только полна благоговейной радости, увидев себя неизменною, себя, земную женщину, в высших, более свободных и радостных условиях бытия… после долгого смертного сна, без сновидений… (Понижая голос.) Такой я и создал ее; я воплотил ее в твоем образе, Ирена.

(4: 447–448)

Таким было начало творческого пути Рубека. Ирена тогда была еще юной. Неясно, что именно она подразумевает, когда говорит «я восстала от сна детства» (4: 447). Но явно ничего религиозного. Скорее она подразумевает «пробуждение» к новой, более радостной жизни и, возможно, посвящение в мир искусства — отныне ее собственный мир.

Но в других эпизодах драмы Ибсен вкладывает в уста своих героев библейские аллюзии. Это показывает приведенный выше диалог — начиная с рассказа о сотворении, где Рубек выступает в качестве творца, и заканчивая историей об ученице, оставившей всё, чтобы последовать за Учителем.