Идальго Иосиф

Оставшись, наконец, одна, уже за полночь, Маргарита откинула роскошное одеяло на необъятном супружеском ложе, со страхом и любопытством ожидая незнакомого, уже взрослого мужчину, ставшего сегодня ее мужем. Часы, стоящие у окна, в дальнем конце спальни, беспристрастно отсчитывали минуты, никак не желая попадать в унисон с гулкими и частыми ударами сердца, бившегося почему-то где-то в горле у Маргариты. Она тяжело забылась уже под утро, когда первые лучи солнца узкой золотой дорожкой любопытно заглянули в ее спальню. Герцог не пришел, как не пришел и на завтра.

Все случилось позже – на шестой, или седьмой день, когда Маргарита, пообвыкшись в чужой обстановке, сладко спала, свернувшись калачиком, на огромном и холодном супружеском ложе. Гости наконец разъехались, погасли день и ночь горевшие свадебные свечи. Последний стук лошадиных копыт, уносящий с собой смех задержавшихся гуляк, забрал прочь суету и волнения. Маргарита проснулась от напугавшего ее прикосновения жадных и настойчивых рук, больно сжимавших ее грудь. Она вскрикнула, попыталась приподняться и задохнулась от влажных губ, наполнивших ее застоявшимся, тяжелым и хмельным духом. Герхард, навалившись всем своим грузным телом, тяжело дыша и хрюкая, что-то делал с ней гадкое и непристойное. Спустя несколько минут он сполз ниже, рывком широко развел в стороны ноги Маргариты и резкая, внезапная боль где-то в самом низу огнем обожгла ее. Герхард часто задышал, напрягся и, спустя мгновение, ослабив мертвую хватку рук, отвалился. Маргарита лежала на спине, бездумно уставившись широко раскрытыми глазами в потолок. Боль постепенно уходила. Она уже не рвала ее на части, а тупая, ноющая и пульсирующая, поднималась куда-то выше, наполняя ее тоской и брезгливостью.

Слава Богу, Генрих посещал ее не часто. Он был занят охотой и пирами; надолго задерживался в разных концах своих обширных владений, услаждая плоть с дебелыми и непритязательными крестьянками. В первый год их супружеской жизни это коробило Маргариту: она стеснялась злорадствующих и сочувствующих слуг, вопросов и недомолвок своих подруг и гостей. Потом это прошло. Ее характер менялся; из мечтательной, сентиментальной девочки Маргарита вырастала в холодную, надменную и властную герцогиню. Она подолгу занималась делами, правила – сначала в отсутствие, а потом и не стесняясь присутствия герцога – неожиданно жестко и решительно. Власть, которую герцог легко и с удовольствием переложил на ее плечи, заменила ей то, о чем взахлеб рассказывала кузина Абигайль.

«Что ж, пусть глупая кузина побарахтается еще в постели со своим жеребцом Луи. Это пройдет – годы возьмут свое, и ее ложе тоже станет пустым и холодным. А власть, почти неограниченная власть над десятками тысяч ненавидящих, боящихся и благоговеющих передо мной людей, останется до конца», – думала Маргарита, пытаясь справиться с тоской и тревогой.

Впрочем, все было так и не так…

В одну из беспокойных ночей, когда разбухшая от старости луна, отраженная и изуродованная толстыми стеклами окон, стояла особенно тяжело и низко, Маргарита никак не могла уснуть, ворочаясь на влажных от пота простынях, в ставшей вдруг тесной и душной спальне. Кровь, мощными толчками, приливала к голове, стучала в висках десятками ненавистных молоточков; тело, тяжело налитое соками и напрягшееся, готово было вырваться из сдавливающей его кожи. Маргарита хрипло и протяжно застонала, сорвала прилипшую к телу рубаху и встала с постели на каменный, приятно холодящий ноги, пол. Она резко распахнула окно… стояла долго, широко раздувая ноздри, вдыхала терпкие запахи ночи. Ее рука тревожно легла на округлившиеся груди. Кровь медленно уходила из головы, делая ее невесомой и ясной. Она прислушалась к своему телу – впервые незнакомому и непослушному, и ее рука, скользнула от груди к животу, опустилась в самый его низ – туда, где замерла, остановилась тяжелая кровь, где медленно и тяжело разрасталось нечто – сейчас, немедленно требуя свободы. Ее ноги напряглись, колени слегка согнулись, и дрожащие пальцы погрузились в лоно. Тело стало каменным и чужим, по нему сначала суетливо и часто, нарастая и ширясь, прокатилась дрожь. Пальцы задвигались смело и резко. Маргарита выгнула спину, хрипло, по-звериному задышала… задергалась, и обессиленная и удивленная, держась за стену, сползла на пол…

Этот грех, самый сладкий и тайный, с тех пор она совершала умело и часто. Это была ее месть герцогу. Это делало ее независимой и самодостаточной, и это оставляло ее бесплодной…

Маргарита очнулась от своих мыслей, почувствовав, что промочила ноги. Она выбралась на дорожку. Ей вдруг стало неуютно и холодно.

«Домой», – сказала она себе и быстро направилась во дворец.