Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века

Благодаря новому школьному уставу 1804 года дворяне к концу 1800–1810‐х годов получают возможность обучать своих детей в гимназиях, открывавшихся в губернских городах. Возникшие, согласно тому же уставу, приходские (одноклассные) и уездные (двух- или трехклассные) училища популярностью среди провинциальных дворян не пользовались[910]. Более того, дворянство не спешило отдавать своих детей даже в гимназии, в том числе и потому, что это были учреждения сугубо образовательные, а не воспитательные; курс обучения в гимназиях считался слишком сложным, преподаваемые предметы – не имеющими практического применения в дальнейшей жизни, а получение гимназического аттестата не давало никаких преимуществ по службе. Новейшие языки, которые считались к этому времени необходимым элементом дворянского образования, в гимназиях не изучались, а социальный состав учеников вызывал беспокойство благородных родителей[911]. С другой стороны, существенную проблему составляла острая нехватка в этот период учителей, способных преподавать ученикам-дворянам. Единственным учебным заведением, готовившим преподавателей для гимназий, а также наставников для частных учебных заведений и пансионов, был Педагогический институт, куда вызывали лучших студентов из духовных семинарий, впоследствии отправлявшихся учительствовать в гимназии. Менее успевавшие оказывались в уездных и приходских училищах. Начиная с 1822 года выпускники Петербургской гимназии, окончившие университет, становились учителями в низших училищах и гимназиях. В 1828 году в Петербурге был учрежден Главный педагогический институт[912].

Проблема нехватки подготовленных преподавателей была унаследована от XVIII века. Еще Христиан Генрих Вольке (1741–1825), сотрудник и соавтор знаменитого основателя «филантропина» в Дессау (1774) Иоганна Бернгарда Базедова, писал, что, приехав в Россию в 1784 году и посетив ряд учебных заведений, включая Сухопутный шляхетный корпус, он вознамерился представить план «учебного заведения, назначенного к образованию воспитателей, гофмейстеров, домашних учителей […] а также школьных учителей […]»[913]. Важное свидетельство сохранявшейся среди дворян, в том числе и московских, высокой потребности в домашних учителях – публиковавшиеся в газетах объявления от желающих найти домашних учителей и учительниц[914].

Открытие классов домашних наставниц в Воспитательных домах обеих столиц пришлось на период политического наступления национально-консервативной оппозиции, сформировавшейся в ответ на политику императора Александра I в период Наполеоновских войн 1806–1807 годов[915]. Тон в этой оппозиции задавали вдовствующая императрица Мария Федоровна и ее двор, вместе с общественным мнением отвергшие Тильзитский мир 1807 года[916]: мир с Францией стал «предметом единодушного осуждения всех сословий общества»[917]. Активно поддерживавшая связи с аристократическими семействами и высшими сановниками – критиками союза с Францией, вдовствующая императрица была категорически против назначения Адама Чарторыйского исполняющим обязанности министра иностранных дел в начале 1804 года и вместе со своим сыном Константином и дочерью Екатериной крайне не одобряла поездку своего сына, императора Александра, в Эрфурт в 1808 году[918].

Фигура императрицы и связанный с ней идеологический фон важны потому, что в 1797 году она официально стала главноначальствующей над Воспитательными домами в столицах[919], и ее отношение к подчиненным ей учреждениям было вовсе не формальным. В связи с этим особое значение приобретает тот факт, что в этот период необходимость трансляции юношеству национальной истории и языка, как часть националистического дискурса, рассматривалась как первоочередная задача воспитания и образования. Оказавшийся в центре дискуссий вопрос о влиянии иностранных учителей на юношество имел руссоистские истоки, несмотря на то что идейное наследие Руссо, апостола Французской революции, демократа и к тому же мыслителя, крайне неприязненно относившегося к России, было неприемлемо для русских традиционалистов, в первую очередь для сторонников идеологической программы А. С. Шишкова[920]. Тем не менее близкий к кругу Шишкова С. Н. Глинка видел в Руссо своего союзника в борьбе за «национальное воспитание»: религиозность Руссо противопоставляли атеизму французских просветителей, а его педагогические идеи сближались с традиционными ценностями и педагогикой, направленной на воспитание гражданина, полезного отечеству[921]. Связь «московских консерваторов» во главе с Шишковым с императорской семьей и покровительство, оказывавшееся Марией Федоровной кружку Шишкова – Державина, придавали дополнительный вес их программе в глазах общества[922].