Ideal жертвы

И с мрачным злорадством наблюдала, как стирается с ее лица просветленная счастливая улыбка, как щеки Бэлы бледнеют, а глаза наполняются слезами.

Потом она прошептала:

– Вы... не имеете права! Я буду жаловаться!!

И пулей ринула прочь из зала.

Она действительно имела право жаловаться.

Я бессильно опустилась на мат и стала ждать. Грозного Кирюху, что вкатит мне очередной штраф. Или вызова на ковер к карлику. А то и новой встречи с палачом Воробьевым.

Однако никаких страшных санкций, на удивление, не последовало. Через час ко мне на тренировку явилась очередная клиентка, потом следующая, день завертелся – и я поняла, что пампушка меня начальству не заложила. Или побоялась связываться, или (от этих скромниц, я теперь поняла, можно ожидать чего угодно) готовит более изощренную месть. Ближе к вечеру я и вовсе о ней забыла, потому что в санатории произошли события куда более страшные...

...Еще за обедом я краешком сознания отметила: Степана, который последние дни ко мне со своими ухаживаниями не приставал и вообще ходил, как в воду опущенный (если такое сравнение годится в отношении тренера по плаванию), будто подменили. Выступает гоголем, бросает на меня пламенные взоры. Дорого бы я дала, если б на его месте оказался Константин! Но тот на меня даже не смотрел. Да и с чего бы: у него ведь теперь новый, внезапно вспыхнувший интерес – к детским букварям, просто с ума сойти!

Не будь я настолько разочарована и разбита – ответила бы на Степины ухаживания просто назло Косте. Но он ведь этого, скорее всего, даже не заметит...

Поэтому я побыстрее покончила с обедом и постаралась ускользнуть из столовой. Кобели, предатели, самцы! Неужели мой Максимка, когда вырастет, превратится из ласкового, нежного мальчика в подобного мерзавца? Не допущу, ни за что! Нужно приложить все силы, чтобы вырастить его достойным человеком. Однако мелькнула горькая мысль, что на любого благородного всегда находится какая-нибудь подлая Бэла. Которая сначала притворяется невинной овечкой, лепечет умные слова про Монтессори, а когда мужик расслабляется, незаметно опутывает его своими липкими, паучьими сетями...

...Но от мужчин в тот день было никуда не деться.

На крыльце мне преградил путь один из охранников. На его бейджике значилось: «РЫЧКОВ Петр Архипович». Если не считать черной эсэсовской формы, которую носили местные коммандос, Рычков производил очень приятное впечатление. Лет ему было уже за пятьдесят, с седыми волнистыми волосами, стройный, подтянутый – не иначе из отставников. Причем не бывший мент или «эфэсбешник», а именно военный. Чувствовалась в нем армейская несгибаемая косточка. И лицо красивое, с правильными чертами, даже породистое. Лет двадцать назад девчонки по нему, чувствуется, сохли. Да и сейчас он запросто мог бы увлечь какую-нибудь сорокалетнюю соломенную вдовушку.

– Я слышал, Лиля, у вас неприятности? – тихо проговорил он мне, глядя в сторону.

– Ну, имеются, – буркнула я.

– Вы ведь денег много должны? – продолжал он, по-прежнему не поднимая глаз. Ростом он был с меня, а если я надену каблуки повыше, так и ниже окажется.

– Сколько ни должна, все мое, – лихо ответила я, совершенно не понимая, куда он клонит.

– Вы не подумайте, что мне чего-то нужно от вас, – промолвил Рычков и стал медленно, мучительно краснеть, – что я чего-то такого от вас хочу или добиваюсь... У меня есть кое-какие накопления... И я готов их вам отдать... Не в долг, просто безвозмездно...

Тут он впервые поднял на меня глаза – его лицо все стало красным, а взгляд таким воловьим, таким преданным, что я все поняла и мысленно ахнула: да он ведь в меня влюбился!

Я тоже смутилась и пробормотала:

– Да что вы, Петр Архипович! Ничего мне не надо...

А про себя – вот ведь я язвительная зараза! – подумала: да какие там у него могут быть накопления? Двести долларов? Триста?

– Вы не понимаете, – горячо проговорил Рычков, – ведь они, наши начальники, если вы долги начинаете отдавать, и сами определенную сумму с вашего кредита списывают. У меня, к примеру, есть пять тысяч долларов, я дам их вам, вы погасите часть долга, и они еще на столько же его уменьшат. Значит, будет над вами висеть уже не тридцать тысяч, а двадцать... Но вы, Лиля, не подумайте, – заторопился он, – что мне от вас чего-то надо... Просто я хочу вам помочь, – он покраснел еще больше, хотя казалось, что больше уж некуда, и докончил почти шепотом, – потому что вы мне нравитесь.

Мне так хорошо на душе стало и так тепло, что я чуть не расплакалась. Я и жалела бедного Рычкова, и чувствовала к нему огромную признательность – поэтому, наверно, от растерянности не нашла ничего лучшего, чем ответить ему почти грубо:

– У вас и правда есть пять тысяч долларов? Или это вы, – я усмехнулась, – для примера говорите?

– А что, – улыбнулся Петр Архипович, и улыбка у него была мягкая и обезоруживающая, – я не похож на человека, у которого водятся деньги?

– Да нет, – смутилась я, – просто как-то неожиданно... Вы меня совершенно не знаете – и будете мне помогать?