Идеалист

Машина долго раскачивалась, проминая себе колею, наконец, с включенными обеими мостами выползла на расчищенное пространство дороги. Алексей Иванович видел, как водитель отёр ладонью взмокший от напряжения лоб.

До города ехали в молчании. Только однажды сидящий на заднем сидении молодой, несколько циничный напарник Алексея Ивановича по охоте, нарушил общее молчание. С язвительностью человека оскорблённого, но не имеющего возможности ответить на оскорбление, он сказал в тягостную пустоту машины:

– Вот так! А вы, Алексей Иванович, говорите!..

Алексей Иванович не ответил, но справедливый упрёк к тому, что чувствовал он сам, ещё одну каплю горечи.

2

Странным человеком был Алексей Иванович Полянин: возможности спокойной, обеспеченной, счастливой по обывательским представлениям жизни, сами давались ему в руки. Он же как будто не замечал открывающихся возможностей, - иные высоты занимали его ум.

В душе его как будто вживлено было некое чуткое, как спираль барометра, устройство, улавливающее даже малые отклонения от того понимания справедливости, что зародилось ещё в отрочестве и окончательно утвердилось тяжким опытом прожитых лет. Он как будто чувствовал себя ответственным за справедливость, долженствующую определять жизнь, и постоянно, с излишней горячностью вмешивался, обычно во вред себе, если справедливость кем-то, где-то вдруг нарушалась.

Видение ночного, откровенно циничного, хорошо организованного разбоя в Государственном заповеднике, было для него как зубная боль. Он пробовал успокоить себя спасительным для многих размышлением о том, что в масштабах страны, с её Гималаями скопившихся проблем, случай этот, в общем-то, мелочь, пустяк. Не заслуживающий серьёзного к нему отношения, но успокоится не мог. Давно утвердился он в мысли, что мелочей в жизни не бывает: в любой мелочи, будь то поступок или слово, являет себя суть человека или той среды, в которой человек обитает. То, что произошло на дороге, чему стали они нежелательными свидетелями, не могло быть простой случайностью. Была здесь пусть малая, но частица общей несправедливости, которая с нарастающей силой заполняла жизнь разного рода несуразностями, найти объяснение которым он не всегда мог.

… Главный охотинспектор принял Алексея Ивановича Полянина в длинном, узком, как барсучья нора, но персональном кабинете, сидя спиной к единственно светлому квадрату окна. Некоторая изначальная настороженность сменилась в главохотинспекторе откровенным любопытством, когда прояснилась причина появления человека, отважившегося печатно критиковать надзор за состоянием дел в охотничьих угодьях.

Алексей Иванович знал, что принимающее его должностное лицо находится под непосредственным покровительством высокого областного начальства, время от времени разряжавшего свою страсть в шумных персональных охотах, организуемых лично им, главохотинспектором, с плотоядной фамилией Мясоедов.

Алексей Иванович прекрасно понимал. Что главохотинспектор сознаёт свою неуязвимость. Отсвет сознаваемого высокого покровительства просматривался в медлительных жестах его рук, длинных, худых, как у всех высоких людей, в ироничности взгляда запавших под брови глаз, которые, как поплавочки из воды, время от времени, всплывали из-под полуопущенных век, останавливались с откровенной насмешливостью на его, он чувствовал, излишне возбуждённом лице.

Почти физически он ощущал полосу отчуждения между собой и этим человеком, разграничивающую тех, кому посчастливилось оказаться за этой охранной полосой, и тех, других, подобных Алексею Ивановичу Полянину, чьи даже справедливые усилия не связывались с покровительством людей высокой власти. Оттуда, из-за разделительной полосы, и глядело на него, будто издалека, остренькое усмешливое лицо должностного человека, усвоившего в многолетней службе науку старательной исполнительности с точным знанием кому и что можно, и кому что нельзя.

– И что же вы намерены предпринять, исходя из вышеизложенного вами? – вопросил с нарочито медлительной расстановкой слов сухой должностной голос, и Алексей Иванович отчётливо понял, что приход его в это государственное учреждение не только бесполезен, но и наивен, несколько даже забавен для нынешнего властителя мрачноватого кабинета.

Ответить как-то надо было, и Алексей Иванович сказал:

– Пока я хотел бы выяснить, кто и кому дозволил явно браконьерскую охоту?

Маленькое личико должностного человека, казалось, приблизилось из своего далека, и Алексей Иванович услышал шелест перебираемых бумаг, вздох человека утомлённого бесполезной беседой.

– Если я скажу, что на той дороге, в то время, в том месте, о котором вы говорите, среди людей, производивших охоту, был лично я? Этого достаточно для вас?! – Спокойный голос, спокойный взгляд, полнейшая невозмутимость! «Нет, этот инспектор никогда не разглядит Кентавра в лесном быке. Природа для него – лишь товар,» - подумал Алексей Иванович не без горечи.