— Шкаф-то обратно отодвигать? — спросил меня Лазарь. — Менты уходят вроде.
— Сейчас разберемся, Антон.
— Отодвигайте, ребят, отодвигайте, — затараторила шумно хозяйка, — с Анатолием Григорьевичем они-то уж не посмеют. А мы уж его чаем-то напоим.
— Ну, мы с Кучереной чай пить не собираемся, — Даша покачала головой.
— Мусора-то нас не примут теперь, если выйдем? — спросил Лазарь.
— Нет, сегодня они уже вряд ли кого-то принимать будут, — отозвался со своего дивана Удальцов. — Тут видите какое дело, Кучерена за них, — он кинул на женщин, — вписался. Если и примут, то позже. Хотя зарекаться, как в народе говорят, никогда нельзя…
Мы разобрали сооруженные нами же укрепления из мебели, вышли наружу. На крыльце стояли Кучерена, Сванидзе и еще какие-то пузатые типы в пиджаках.
— Родные вы наши, спасители, — бросились хозяйки на грудь Кучерене и Сванидзе, — спасибо-то вам какое огромное!
— Фу, блять, мерзость, — Даша отвернулась от этой картины.
— У Кучерены счеты какие-то с Лужковым… — размышлял в это время Удальцов.
— Вот, блять, мрази! Если бы нас закрыли за кипиш этот утром, Кучерена хуй приехал бы нас защищать, — продолжала Даша, — а Сванидзе, сука, еще и фильм бы новый снял: «Нацболы нападают на ОМОН в сельской местности, устраивают аграрный террор», блин.
— Да, Даша, все так, конечно же, — я замолчал на секунду. — Это, кстати, в революцию 1905 года аграрный террор был. Очень хорошая вещь. Помещиков жгли, полицию стреляли.
— Нам пример брать надо. Суки, блин, ненавижу. Сванидзе с Кучерской приехали, заступники нашлись, видите ли.
Несмотря на красивое начало бунта, осадок неприятный у нацболов остался.
Меньше чем через месяц меня посадили в Бутырскую тюрьму. За развитием событий в Южном Бутово я следил оттуда меньше. Но все равно старался быть в курсе. Как-то в середине лета 2007 года я из тюрьмы говорил по телефону с Пашей.
— А ты знаешь, одна из тех теток южнобутовских, у которых ты в доме баррикадировался, в «Справедливую Россию» вступила. Они ее как народную героиню на пресс-конференции таскают, — поделился новостью товарищ.
На этом мой интерес к Южному Бутово закончился.
В июне 2006 года я работал расклейщиком объявлений в московском метро. Смешные наклейки на дверях вагонов «мужья на час» — это было и моих рук дело. Контора, где я вкалывал, так рекламировала услуги сантехников и электриков.
Расклейка объявлений в метро была делом противозаконным, поэтому ментам на глаза мы, расклейщики, старались не попадаться. Правда, последствия от задержания ограничивались, как правило, сотней рублей, отданных метрополитеновским мусорам. Вроде не очень много, но все равно жалко. За расклейку политических стикеров могли и в мусарню отвезти, а потом и ФСБшников вызвать, чтобы допросили. Бывали случаи. Но между «мужьями на час» и политикой никаких связей, благо, не имелось.
Работа мне была не в тягость, напрягали только ранние подъемы. Вставал в пять часов, чтобы в шесть начинать клеить. После восьми работать становилось тяжело, слишком много народу, не протолкнуться.
Заходя в вагон, я первым делом осматривался, нет ли мусоров. Сразу обращал внимание на ноги пассажиров, потому что мента, который на смену едет, по лампасам видно, а сверху ведь у него и гражданская одежда может быть.
В одну из моих рабочих смен на меня набросилась бабка. Впилась, как клещ, в зеленую бундесверовку.
— Ты не москвич, — кричала мне социально-сознательная пожилая женщина, — ты приезжий чурка, раз метро пачкаешь!
— Отстаньте от меня, я работаю, — пытался я вразумить гражданку.
— Я тебя в милицию сдам!
— Да оставьте вы меня в покое, — продолжал я, одновременно осознавая тщетность усилий.
— Да вот еще чего, оставить! В милиции с тобой разберутся, не так еще поговорят!
— Ладно, ладно, — я показательно смирился со своей участью, — закон есть закон, чего уж теперь.
— Вот то-то же! — торжествовала бабка, довольная, что кого-то укротила. — Вот будет тебе теперь!
Поезд подъехал к платформе. Бабка вывела меня на перрон, что соответствовало моим планам.
— А ну пошли. В отделение!
— Ну пойдемте, да.
В это время подъехал поезд, который шел в противоположном направлении.
— Иди на хуй, — я легко вырвался и пошел к открытым дверям.
— Милиция, милиция! На помощь, — бабка визжала страшным голосом, — хулиган! Хулиган убежал!
Меня эти крики мало уже касались. Двери закрылись, поезд уехал.
Вечером того же дня я вспоминал бабку. На ум также неожиданно пришли и совсем недавние южнобутовские баррикады. Я попытался собрать все это вместе, в единый смысл. Получалось вот что.
Мой проступок, если так его можно назвать — ничто по сравнению с кровожадностью российского государства, бабка, может быть, это сама видит. Но набросилась она все равно на меня.
Значит, это еще одно подтверждение того, что россияне те еще людоеды по отношению друг к другу, но перед властями — покорны. Привычку эту гадскую искоренить можно. Но для этого нужны забастовки, восстания, баррикадные бои. Тысячи таких, как в Южном Бутово. Восстание исправит людей.