Идеальна для меня

Он просто стоял там, в проходе, как закостеневшая статуя, с расширенными глазами и напряженным до невозможности телом. Из одежды на Конраде было лишь бело крохотное полотенце вокруг бедер, открывающее вид на его шикарное натренированное тело. Только сейчас мне было совершенно не до этого.

Что-то странное и эфемерное снова и снова безостановочно било меня по телу изнутри острыми иглами, заставляя колени подкоситься от ужасного, душераздирающего чувства всепоглощающего на своем пути ужаса. Зажав рот рукой, я приглушила крик, а затем выставила палец вперед, призывая его молчать.

«Ни слова!» — молила я одними лишь глазами. «Только попробуй начать врать и оправдываться!»

— Ты, — каждая буква давалась с таким адским трудом, будто я заново училась английскому языку. Будто каждую из них нужно было сперва высечь из камня, — выпустил моих родителей? Это действительно так?

Я хотела быть взрослой и мудрой, деловой и серьезной. Но голос сошел на писк, задрожал, поник. Меня трясло, водило из стороны в сторону. Я была, как сорванный осенний листок, траекторию падения которого определяет настроение ветра. Именно так, не понимая происходящего, я оказалась снова около Его постели, упав ягодицами на самый ее край, просто в поисках «почвы под ногами».

— Эмми… — Конрад ожил спустя целую вечность, следя за мной, не моргая. Отряхнувшись, он медленно двинулся ко мне, но я тут же выставила между нами черту в виде вытянутой руки. Коснись он меня — просто сойду с ума. Здесь и сейчас. Шульц поднял руки, сдаваясь, и замер посередине комнаты, выпалив на вдохе: — Тебе не следовало этого слышать. Не сейчас. Не в таком состоянии.

«Мне ничего не стоило знать. Я ведь домашнее животное, не так ли? — догадалась, отводя взгляд к полу. — Теперь я не позволю Конраду молчать! Когда речь идет о МОЕЙ жизни и о МОЕЙ семье!»

Вытерев скупую слезу дрожащим пальцем, я попыталась сделать вдох. Легкие свело, и на это ушла добрая часть сил.

— Зачем? — холодно и резко выпалила я, хлюпая носом.

— Детка… — прошептал он надрывно, и тело мое покрылось мурашками.

Я поморщилась, словно от удара. Как же мерзко это звучало теперь, будто произносил это совершенно другой человек. Совершенно чужой и незнакомый. Гнусный обманщик!

— Замолчи, — прорычала я, сжимая пальцами одеяло, запуская в него свои ноготки. Ткань тут же порвалась, но было плевать. Это заботило сейчас меньше всего. — Просто ответь. Хоть, мать его раз, просто ответь!

Меня трясло, бросало из жара в холод. Единственный человек, ставший для меня примером и образцом восхищения, предал. Гадко, до одури. Нагло и беспринципно! Как мошенник, а не самый близкий и родной человек, коим я его опрометчиво считала.

— Я не хотел тебя терять, — глухо отозвался мужчина, и я резко подняла на него взгляд в полном непонимании того, как мой вопрос и его ответ вообще связаны между собой? Сейчас мужчина выглядел пустым, вымотанным, слова давались ему с трудом. Но я, быть честной, совершенно его не жалела. Я хотела его боли и страданий, хоть и понимала: подобное Конраду просто недоступно. Он не умеет любить. — Это был бы отличный рычаг давления, заставляющий тебя обратиться ко мне за помощью. Но… Все вышло из-под контроля, и они оказались полностью свободны. Из-за некомпетентности некоторых сотрудников мне пришлось устроить ревизию охраны.

Я смотрела на Конрада Шульца в полном ужасе, совершенно не представляя, что теперь он мог сделать хуже этого? Где эта грань «за» полным дном? И тут меня как обухом по голове ударило, заставляя зажать рот рукой.

— Оу… — хрипло проронила я, вспоминая смерть Натали. Уверенность босса, дескать, именно меня ищет убийца подруги, и его тотальное нежелание разглашать имя этого человека — моего отца, Джека Брауна. — Оу… — снова сорвалось с губ от воспоминаний о смерти матери.

«Он выпустил ее сам и убил, когда она почти признала Конрада!»

«Он спасал не меня, — ужаснулась я еще больше, хотя казалось уже худшее давно позади. — Он спасал свою репутацию! Вот и все. Не было никакой заботы. Не бы-ло».

Конрад смотрел на меня с мольбой, грудь его бешено вздымалась. Я истерически засмеялась от мысли: он действительно решил, что такое можно простить? Не в этой жизни, не мне!

— Прошу… — совалось с его губ, и он сделал шаг вперед, протянув ко мне свою ладонь. Я отшатнулась от нее, как от прямого огня, а Конрад поморщился. — Это сложно, но когда-нибудь ты поймешь, почему я это сделал. И что не желал всей той гребаной каши, что заварилась потом по моей вине! — Мужчина помолчал немного, ожидая от меня какой-то реакции, а когда не получил ее, сжал кулаки до хруста суставов и выплюнул сквозь стиснутые зубы: — Все будет исправлено. На это брошены огромные усилия тысяч людей.