Идеальная девушка (СИ)

Планету, найденную в туманности, терраформировали практически на удачу, что понятно между строк любому образованному человеку. Предприятие это увенчалось успехом — земные виды, вечные спутники человечества, прижились на Лэтэтоне. После чего императрица и прибрала к рукам чудесную планету, устроив на ней курорт для императорской семьи и всяких приближенных. Так же по прихоти этой дурной женщины изготовили двенадцать лун овальной формы, не изуродовавших небо только благодаря искусству тогдашних мастеров. Ночью всегда видно семь из них, в чем я смогу сегодня воочию убедиться.

К счастью, эта склонная к жадности особа правила недолго, и планеты, угодившие в ее загребущие руки, вновь стали общим достоянием империи.

Лэтэтон, успевший прославиться как курорт, быстро развился. Искусственные луны нашпиговали новейшей аппаратурой, помогающей следить за состоянием атмосферы, сейсмической активностью, ближним космосом и тому подобным. Промышленные предприятия, способные хоть на несколько процентов загрязнить атмосферу, здесь не строили. Полеты крупногабаритных кораблей запретили, гиперпереходы, под предлогом того, что плотность туманности плюс-минус равна плотности легкого дыма, разрешены только в нескольких точках, ведь никогда заранее не угадаешь, затянется дырка в туманности за считанные часы или долгие годы будет зиять в полотне.

В зависимости от положения планеты на орбите, можно наблюдать или зеленый свет, окутывающий небо из-за наличия в туманности кислорода, который светится сине-зеленым, но преломляясь через атмосферу, остается видим глазам только зеленым, или нежно-красный, когда Лэтэтон проходит участок туманности наполненный азотом. Иногда, очень редко и недолго, можно увидеть бледно-зеленое небо, усыпанное красными росчерками.

От обилия графиков, показывающих сложные поля притяжения, траектории, освещение туманности местным солнцем и ближайшими звездами, зарябило в глазах. Гид являл всем желающим даже химическую формулу, объяснявшую формирование в воздухе зеленой взвеси, плававшей над землей.

Все это очень интересно, но без специального образования оказалось малопонятно, что вынудило выключить гида.

И своевременно. Оказалось, мы приехали.

Марк помог мне выбраться из мобиля и, поддерживая под руку, чтобы я не поскользнулась в больничных тапочках на дорожке из больших круглых булыжников, повел к золотисто-бежевому дому. По бокам от дорожки раскинулись целые сети каскадных фонтанов, чей плеск и журчание запросто ввели бы в транс и подарили умиротворение, а дом окружали фигурно подстриженные кусты.

Я поймала себя на мысли, что их продолговатые зеленые кольца идеально подошли бы для всевозможных детских игр. Меня саму тянуло подойти к этим кустам, хотя бы рассмотреть поближе гладкие наслоения колец. Вот-вот порыв ветра заставит их колыхаться, как одну из множества знакомых с детства ветряных игрушек. Но тяжелые ветви оставались неподвижными, и слабый ветерок едва-едва ощущался. Кольнула тоска по родному Юфофадету.

Внутри дом оказался светлым и просторным. Стены отделаны деревянными панелями, от которых исходил лёгкий приятный аромат. Все продумано и призвано оказать благотворное влияние на постояльцев, вплоть до картин, написанных неясными акварельными штрихами и заключённых в замысловатые деревянные рамки.

Марк отстегнул от моего затылка изогнутую бляшку, о которой за время поездки я успела позабыть. Едва взглянув на эту странную штуковину, рассчитанную скорее на необычность расположения, чем на прочность крепления к коже, я утратила к ней интерес и направилась прямиком в ванну, где с наслаждением скинула на пол больничную одежду, желая поскорее оказаться под водой, соскрести с кожи больничный запах.

Чувство, испытанное при виде рук, оказалось сродни шоку.

В больнице и в мобиле я не обратила особого внимания на свои пальцы и тыльную сторону кистей, с украшениями из камушков в серебристо-ртутной оправе, а теперь, когда одежда не скрывала рук, украшения, вживленные в кожу, стали видны во всей красе.

Линии металла тянулись от костяшек пальцев до самых плеч. И их силуэты представляли собой не что иное, как ветви, на которых расцветали звезды и далекие туманности, выполненные, казалось, из стекла. Под ярким светом ламп весь этот космос в миниатюре переливался как под водой, неожиданно вспыхивал от едва ощутимых движений мышц, которых обычно и не замечаешь.

Я простояла, разглядывая свои руки, по меньшей мере, минут двадцать.

Невероятная, буквально нечеловеческая работа, учитывая, что металл казался единым целым с кожей, естественный, как вены, как волокна мышц.

В памяти по этому поводу плескалось нечто настолько невразумительное, что это смешно называть воспоминаниями. И, скорее всего, к реальности это отношения и не имело.

Собираясь окунуться в как раз наполнившуюся ванну, я медленно отвернулась от зеркала, раздумывая, почему выбрала для узоров космос, и тут меня поджидало новое открытие.