К запоздалому обеду я вышла в самом длинном наряде, какой отыскался в чемодане — платье до колен, словно склепанном из металлических квадратов, каждый из которых обладал чеканным узором и крошечной голографической искоркой в центре, переливавшейся красно-голубым цветом. Материал платья приятно льнул к коже, вопреки визуальному виду, вопившему о том, что края вот-вот вопьются в кожу, защемят волосы и так далее. И все же, хотелось хотя бы простую белую рубашку под это платье. Уверена, смотрелось бы отлично.
За столом не слишком-то вышло поговорить с Марком. В ответ на вопрос, куда подевались остальные мои вещи, он лишь пожал плечами. Попытался расспросить, есть ли новости от моего брата, но тут ему поступил отчет о деле, которым он занимался, и разговор свернулся.
Собираясь сбежать из дома, я и так взяла из дорогих сердцу вещей только самые легкие и небольшие, вроде медальона с голограммами бабушки и старшего брата, так что настроение и аппетит от их потери испортились. Марк, скорее всего, в этом не виноват, но все равно, уходя, я отодвинула прямо из-под его руки блюдце с какими-то лакомствами, заявив, что он забьет этим свои вкусовые рецепторы.
Оставшись в одиночестве, я побродила по саду за домом, чувствуя подкрадывающуюся пустоту, не связанную с вещами. Тогда я попыталась отстраниться и уложить в голове обрывки событий. Все указывало на то, что я основательно подготовилась к путешествию. Променяла родные роскошные кудри на прямые искусственные волосы, чье достоинство не только в том, что они сохнут после ванны считанные секунды, а в том, что в таком облике во мне трудно признать коренную жительницу Юфофадета. Чемодан новых вещей, ничего старого. Все можно кинуть в любой момент, никаких привязанностей. Но какова цель этого?
Брат, единственный дорогой человек, на Медее, закрытой планете, стоявшей особняком от империи. Если сбежав из дома, я направлялась к нему, то все остальное ни к чему, да и на Медею попасть нисколько не поможет. Зачем тогда все это? Под ногами начинала разверзаться пропасть от осознания истинной причины, но именно этот момент Марк выбрал, чтобы позвать в дом.
— Солнце вот-вот зайдет, разве ты не собираешься смотреть на луны?
И привел меня к одной из двух террас, специально расположенной так, чтобы видеть закат.
Наклонившись к горизонту, солнце, наконец, показалось — мутное сияющее пятно, увеличивающееся по мере приближения к кромке земли.
Одновременно с этим на небе стали проступать сияющие овалы, словно прорези в атмосфере. Какие бы химические элементы не витали в воздухе, какие бы шутки не играли, пряча солнце, а ночь расставила все по местам, явив истинный облик здешнего неба, окутанного туманом. Спустя всего минуту, как солнце окончательно нырнуло за горизонт, зеленые овалы уже напоминали фосфоресцирующее дно глубокого омута. Мне даже стало как-то легче на душе от этого зловещего зрелища.
Марк обнял за плечи, прижав меня спиной к своей груди, и мы долго так стояли, молча глядя на небо.
Как бы он не крутил в своем разуме стену из фракталов, а я уловила, что вскоре ему нужно мчаться на другой край галактики. Его ожидало что-то связанное с грандиозной аферой. Но меня он собирался оставить здесь.
Вот глупый! Мог бы попросить о помощи.
А еще я чувствовала его грусть, порожденную сомнениями, стоил ли долгожданный приз затраченных усилий, но источник этого оставался «за стеной». Зато грусть разбудила мои собственные чувства.
Если бы не гнусные людишки вроде моего папаши, я отправилась бы домой ближайшим рейсом. Органза, шифон, тюль — и еще много наших собственных названий для похожих друг на друга тканей. Мне нужно видеть других людей, одетых в это. Нужно ощущать неутихающий ветер хотя бы за окном. Визуальная и тактильная красота поможет почувствовать себя лучше.
Теперь я вспомнила, окончательно, это оказалось легко.
Бабушка, сердце нашего дома, во всяком случае, большей его части, умерла, старший брат поссорился с отцом. Мир изменился. То, что было можно и воспринималось как само собой разумеющееся, стало вдруг запретным и преступным. Девицам не положено летать дальше внутреннего дворика, окруженного силовыми полями на скалах-стенах дома. И не положено водиться за пределами дома с особями мужского пола, даже если это друзья семьи.
Брат перебрался на Медею, обещав забрать к себе, когда обустроится там, но планета стала закрытой.
Я выбралась из дома, ставшего тюрьмой, своими силами, обрела свободу. Ирония заключалась в том, что вне общества Юфофадета я не могла существовать. Больше нет нигде таких любителей безумных полетов, таких ветров и таких машин как дома. Машин, на которых нужно стоять во время полета во весь рост, а не сидеть. Ветров, которые не стихают веками, наполняя каньоны своими воздушными реками.
Здесь, за пределами отцовской власти, я обречена на вечную тоску по дому, обречена тратить молодость и силы на поиск тех, кого не найти. И все это — смена облика, брошенные вещи — всего лишь попытка бежать дальше. Соломинка, не способная вытащить из болота, в котором мне суждено сгнить.