— И пережить все-все заново? Все чувства, которые угасли и не возвращаются? — пробормотала Тахипши, обращаясь больше к себе, нежели ко мне. Ей очень хотелось поверить моим словам, вот только, даже распоряжаясь кучей денег, не так-то легко достать «Зеркало». Пожалуй, на это может уйти и полгода, к тому же, нужно вначале на ком-то проверить его действие. Малявка очнулась от своих грез: — Ты удивительно точно описала меня, хотя я напрямую и не говорила, что не вижу смысла в сострадании и прочих чувствах, о которых все твердят. Опасный ты человек, Энжи.
Решив, что пора покончить со мной, Тахипши поднялась и извлекла из тайника, спрятанного в живых обоях, красивый ларец, украшенный самоцветами, который торжественно водрузила на столик.
Повинуясь прикосновению маленького пальчика, створки крышки ларца распахнулись, и через несколько секунд на столике стояла миниатюрная копия древнего амфитеатра. С той только разницей, что на местах зрителей находились капсулы и таблетки разных цветов и форм, даже в виде зверюшек из детского питания. Все заливало яркое освещение, а на дне, на арене возникало голографическое описание, стоило Тахипши лишь приблизить пальцы к той или иной ячейке.
Зная из ее воспоминаний о существовании этой вещи, я все же не могла не восхититься наглости и извращенной фантазии людей, создавших этот ларец, битком набитый всевозможными наркотиками.
— «Зеркального убийцы», здесь, к сожалению нет, — капризно надула губки Тахипши, делая вид, что только что узнала об этом в результате поисков. — Но я надеюсь, хотя бы одна из моих любимых крохотуличек поможет испытать нечто, неведомое тебе раньше. Это меньшее, что я могу для тебя сделать, Энжи.
— Как мило с твоей стороны, — я улыбнулась, оставаясь на месте и наблюдая за малявкой, давая Тахипши ясно понять, что заинтересована больше в том, что сделает в следующую минуту она, нежели в ларце, которым малявка гордилась, ощущая себя, благодаря его наличию, одной из самых коварных и богатых злодеек в галактике. Марк, наконец, появился — крайне злой, он стремительно приближался к коттеджу.
Полыхая от злости, Тахипши достала из ящика в столе электрический кнут. Прозрачное волокно загудело, окрасившись синевой.
— А это уже интересно, — не дрогнув, признала я поощрительным тоном, словно кинула подачку.
— Сейчас будет еще интереснее! — прошипела малявка. — До меня ты дотянуться не сможешь, увернуться от удара тоже.
— Знаю.
— За что я люблю только людей, воспитанных в высших обществах! Простой человек бы попытался убежать или, как минимум, вспотел от страха, провоняв всю комнату, а ты улыбаешься, — похвалила Тахипши, пытаясь держать лицо. — Вставай и выбирай. Доставим друг другу удовольствие. Я называю его интеллектуальным. Ты знаешь, что ничего не сможешь сделать, а я знаю, никто и не подумает, что виновата я. Все идеально.
— Главное, что не скучно, — я поднялась и склонилась над ларцом, изображая, что всерьез выбираю таблетки.
Ни названия, ни описания, ни о чем мне не говорили, зато знание, что Марк сохранил столь любезно когда-то предоставленное малявкой приглашение в коттедж и разгуливал сейчас внутри без ее ведома, несказанно веселило.
Тяжело, с хрипом дыша, в комнату проковылял Дмитрий. Я больше не могла сосредотачиваться лишь на Тахипши, волна боли, отчаяния и безнадежности, оглушала, а видеть собственными глазами его состояние было невыносимо.
Когда-то тело пса, как и любого представителя элитной декоративной породы шпиц-Бетельгейзе, покрывала пепельная, с жемчужно-перламутровым отливом шерстка, сейчас выцветшая в какой-то непонятный цвет. Его покрывали гноящиеся раны от электрического кнута, а на голову невозможно смотреть не содрогаясь.
На черепе обнажились хирургические швы, вокруг которых вспухли наросты опухолей, человеческие глаза не помещались полностью в глазницах и кровавые слезы стекали по морде, оставляя невысыхающие дорожки, которые тоже вот-вот загноятся. А какое влияние оказывают на человеческий мозг те гормоны и вещества, что вырабатываются в собачьем теле?! Этого не знала ни Тахипши, ни те твари, что согласились провести операцию по пересадке. Дмитрий доживал свои последние дни, но опекун Тахипши, видевший его лишь несколько раз, верил в ту чушь, которую скармливала ему малявка — что «песик» сам расчесывает себя и наносит раны, что ветеринар ничего не может сделать, и говорит, нужно ждать, мол, это нервное…
— Если не хочешь, чтобы твою кожу украсили такие же шрамы, бери таблетки, Энжи, — Тахипши улыбнулась, заметив, что меня, наконец, хоть что-то проняло, и хлестнула кнутом по стене, демонстрируя его мощь. Розоватая масса обоев зашипела вокруг обугленного рубца и принялась клокотать, затягивая повреждение.
— Ты выбрала не те игрушки, Тахи, — голос Марка прогрохотал на всю комнату, так, что бедняжка от испуга выронила кнут, задергавшийся на полу как раненая змея.