Идеальная жизнь

Алекс называл меня pichouette — значения этого слова я не знала, но мне нравилось, как оно звучит: слово скатывалось с его уст, как три гладких камешка. Иногда в постели он разговаривал на французском, и мне это нравилось. С одной стороны, это означало, что он забывается, поскольку французский пробивался только тогда, когда Алекс расслаблялся. А еще мне нравились ритм и сладость этих слов. Я чувствовала шепот Алекса на своей шее и представляла, что он говорит, как прекрасна моя кожа, как красивы глаза, что он никогда меня не отпустит.

Когда Алекс закончил ставить палатку, я похлопала по земле рядом с собой. Но вместо того, чтобы сесть, он порылся в рюкзаке и вытащил трехколенную удочку, которую тут же собрал, натянул леску и насадил наживку. Еще полчаса я наблюдала, как он стоит по колено в воде, наматывает неоновую леску на катушку и забрасывает вновь, а она свистит в воздухе, как пуля.

— Невероятно, — пробормотала я. — Ты здесь как дома. Как ты вообще выживаешь в Лос-Анджелесе?

Алекс засмеялся.

— Еле-еле, chère, — ответил он. — Но при любой возможности я оттуда сбегаю. Ранчо в Колорадо — сто двадцать гектаров рая, там я могу ходить на рыбалку, скакать на лошадях. Да что угодно. Черт, если бы я захотел, то мог бы голым бегать и не встретил бы ни души. — Алекс выругался собственному невезенью и отшвырнул удочку. — Никогда не умел обращаться с ними, — признался он. Потом повернулся ко мне, и его лицо расплылось в медленной улыбке. — Лучше руками.

Алекс вышел из воды и, расставив руки, направился ко мне, но в последнюю минуту свернул в сторону и исчез в лесу. Он вернулся с длинной, тонкой веткой, присел, положил ее на колено и принялся застругивать один конец. Потом снова вошел в воду.

Алекс стоял неподвижно, держа импровизированное копье на изготовку, и его тень шла рябью на поверхности озера. Не успела я сделать вдох, как он с силой опустил прут в воду, а когда вытащил его, на конце билась пронзенная насквозь рыба. Ликующий Алекс повернулся ко мне.

— В Танзании веди себя как абориген, — сказал он.

Моему изумлению не было предела.

— Как… как ты это сделал?

Алекс пожал плечами.

— Нужны терпение и рефлексы, — ответил он. — Я умею ловить рыбу и без палки. — Он отошел, так что я не смогла разглядеть выражение его лица, и бросил рыбу в холщовый мешок. — Можно сказать, меня отец научил.

На ужин мы поджарили несколько рыбешек, а позже, завернувшись в одеяло, занялись любовью, при этом я прижималась к груди Алекса спиной. Когда он заснул, я повернулась, в серебристом свете луны разглядывая его лицо.

От пронзительного крика Алекс подскочил и, стряхнув остатки сна, потянулся ко мне, чтобы удостовериться, что все в порядке.

— Это далеко, — успокоила я его. — Просто кажется, что рядом.

Алекс снова лег, но его сердце стучало, как отбойный молоток.

— Не думай об этом, — утешала я, вспоминая, как впервые спала в Африке на улице. — Слушай ветер. Считай звезды.

— Знала бы ты, как я ненавижу палатки! — негромко признался он.

Я села, недоуменно глядя на него.

— Тогда зачем мы сюда приехали?

Алекс заложил руки за голову.

— Думал, тебе понравится, — ответил он. — Хотел сделать тебе приятное.

Я закатила глаза.

— Я так много времени провела в импровизированных хижинах, что научилась ценить чистые простыни и прочную кровать, — призналась я. — Нужно было у меня спросить. — Я взглянула на Алекса. Его лицо было повернуто к небу, но глаза смотрели мимо луны. Я не понимала, что сказала такого, что он расстроился. Я коснулась рукой белой гладкой кожи у него под мышками. — Для человека, который ненавидит палатки, ты настоящий профессионал, — мягко похвалила я.

Алекс фыркнул.

— Приходилось много практиковаться, — объяснил он. — Ты когда-нибудь бывала в Луизиане летом? — Я покачала головой. — Это кромешный ад на земле, — продолжал он. — Настолько жарко, что тело покрывается пóтом, а воздух такой тяжелый, что невозможно дышать. И повсюду москиты размером с пятак. Именно так я представляю себе преисподнюю — еще и на берегу реки. Темные илистые болота заросли кипарисами и ивами, испанским мхом, а с веток, подобно занавеси, спускается виноград. В детстве я забирался на растущий у кромки воды тополь, слушал пение лягушек-быков и думал, что это сам дьявол отрыгивает виски. — Алекс улыбнулся, но в тусклом свете тяжело было понять, что выражает его улыбка. — Отец в детстве по ночам часто брал меня с собой, поэтому нельзя сказать, что я незнаком с рекой. Он вытаскивал раколовки и отвозил улов в «Деверо» — в ресторан, который частично располагался на болоте, на огромных старых кипарисовых пнях. Он отдавал весь улов Бо, владельцу ресторанчика, — никто не умел так превосходно готовить раков, как он, — а потом заглядывал туда на часок и пропивал всю выручку.

— А ты что делал?

Алекс пожал плечами.