Идеальное отражение

Тянулись стены, сплетенные из металлических ветвей, иногда в них попадались неглубокие ниши, похожие на вмятины, оставленные громадным пальцем. Встречались залы и комнаты самой разной формы, даже многоугольные, круглые и овальные, и в них разные ловушки, но всегда по одной.

Валил снег, серые облака висели так низко, что напоминали крышу.

Мы шли, и я старался держать направление, а главный имплант запоминал наш путь и рисовал траекторию. Время двигалось вместе с нами, и я понемногу начинал надеяться, что скоро мы доберемся до выхода. Не может же Лабиринт тянуться бесконечно?

– Создается ощущение, что мы ходим по кругу, – сказал Колючий, когда мы выбрались в очередной зал, треугольный, с «Кислотой» в центре. – Мне кажется, что тут мы уже были.

– Нет, не может быть, – уверенно заявил я: если верить записям в главном импланте, похожий зал остался примерно в двадцати метрах к юго-западу. – Они просто одинаковые.

– А это? – Мальчишка наклонился и поднял обрывок цветного пластика.

И я вспомнил, как точно в таком же зале Синдбад вытащил из рюкзака упаковку «Сухпая», вскрыл ее и принялся жевать. И произошло это, кажется, именно в этом месте, и пластик такой, в какой обычно пакуют армейскую жратву – буро-зеленый, мерзкий на вид.

Конечно, можно предположить, что тут наследил дубль, но это будет откровенным самообманом.

– Вот лахудра, – сказал я. – Кто-то пудрит нам мозги? Но кто?

Ни малейшего присутствия жизни не ощущалось в составленном из металлических кустов лабиринте, никто не следил за нами исподтишка, не прятался за поворотами коридоров. Мои чувства молчали, включая хваленую интуицию, всегда позволявшую обнаруживать опасность, и импланты могли сообщить лишь то, что я и так видел, или указать на ловушки.

Если только предположить, что весь Лабиринт Коваши является исполинским живым существом...

– Он сам? – Синдбаду, похоже, явилась та же мысль. – Целиком?

– Тогда переживать не о чем, – заявил я с улыбкой. – Ибо шансов выбраться отсюда у нас меньше, чем у мышки, сбежавшей от лисьих зубов в медвежью глотку. Переварит и не заметит. Жалко только будет, если дубль ухитрится выбраться. А учитывая, что он вась-вась с чугунками, это вполне возможно.

Странно было осознавать, что я не представляю, где север, а где восток, и не могу сообразить, в какой стороне остался вход, и это при том, что электронная штуковина в моей башке вроде бы фиксировала все повороты и даже считала пройденные нами метры.

Я глянул на небо, чтобы сориентироваться по солнцу, но оно надежно пряталось за облаками.

– А если оглядеться? – предложил Колючий. – Забраться на одну из стен? Понятно, что имплантам тут доверять нельзя, но глаза скажут, в какую сторону идти. Они не обманут!

Я смерил взглядом сплетенную из металлических ветвей загородку – шипы кое-где торчат, местами поблескивают недозрелые н-капсулы, но залезть можно, особенно если помочь снизу.

– Ты и полезешь, как самый легкий, – сказал Синдбад. – Мы тебя подсадим, а если нужно – и подкинем.

– Э, ладно... – колебался беглый праведник всего мгновение. – Я готов!

Мы выбрали место, где стена зала казалась более удобной для восхождения, а под ней имелось небольшой пространство для маневра. Колючий размашисто перекрестился, закинул «мегеру» за спину, и тут по Лабиринту пронесся раскатистый скрежет. Ветви автонов затрепетали и начали двигаться, разворачивая в нашу сторону острые кончики, по ним забегали желтые сполохи.

Через минуту участок стены перед нами напоминал спину электрического дикобраза.

– Не хочет, чтобы на нее лезли... – резюмировал я. – И что прикажете делать?

– Идти дальше! – выкрикнул Синдбад. – Идти до тех пор, пока мы не выберемся из этой штуковины! Рано или поздно мы дошагаем до выхода! Или ты хочешь остаться на месте и сдохнуть?! А еще можно шарахнуть по этой стене из «мегеры», чтобы проверить, что за ней!

– Тихо-тихо! – Я поспешно вскинул ладони. – Последняя идея мне не очень нравится. Мне не хотелось бы причинять боль тому, для кого эти стены всего лишь органы...

– Почему ему можно, а нам нельзя!? – яростно воскликнул Колючий. – Почему?!

– Стой! – рявкнул я, но меня не услышали.

Впавший в неистовство мальчишка перекинул «мегеру» на грудь, и озверевший Синдбад поддержал его одобрительным возгласом. Грохнул выстрел, в стене перед нами образовалась дыра в метр шириной, и я увидел уходящий вдаль коридор, широкий, как шоссе.

– Так и пойдем! По прямой! – завопил Колючий, и тут на нас обрушилась настоящая звуковая волна.

Нечто скрежетало, скрипело, ревело и стонало так, что резонировали кости черепа и детали боевого костюма. Дикий гул причинял боль, вызывал желание скорчиться, забиться в какое-нибудь убежище и закрыть уши руками. Но только я почему-то очень хорошо знал, что это не поможет, что на самом деле вокруг стоит мертвая тишина...

Эта хрень проникала прямо нам в мозг, трясла его, как медведь грушу, и превращала в желе.

– Ну что, получили? – спросил я, когда все затихло.