Я разбила его с такой радостью, что рассмеялась как безумная.
– Добей его! – заорала Ливия низким голосом, как в старой игре «Мортал Комбат», и в руке у меня оказалась еще одна рамка, которую я подняла и бросила на землю.
Мало-помалу под звучащую на повторе песню Break Stuff мы уничтожили все, что находилось в этой коробке. Любовные записки, фотографии, рождественские украшения, книги, драгоценности, старые засушенные цветы – ничто не уцелело. И, прикасаясь к каждому предмету, я чувствовала, как то немногое, что осталось от Джеймса, покидает меня. А вскоре последнее напоминание о нем было вырвано с корнем, когда порвалось ожерелье, и бусины разлетелись в стороны, покатившись по бетонной дорожке.
Мы закончили, и я тяжело дышала и улыбалась. Ливия, сияя, как гордая мать, отбила мне пять.
– Отлично справилась, сучка, – сказала она, шлепнув меня по заднице. – А теперь соберись, нарядись и иди за своим мужчиной.
Глава 35. Запятнанный
– Хорошо, не отставай от него, не отставай! Вперед, вперед! – кричал я нашим парням, сидя с остальной командой на скамейке запасных, быстро глотая воду и пытаясь отдышаться. Я перевел взгляд на табло, чувствуя, как бешено колотится сердце.
Когда до конца последнего периода оставалось меньше десяти минут, мы сравняли счет 2:2.
Оба гола были моими.
Для новичка эта игра была разрывной, и я знал, что все комментаторы будут обсуждать только это, вне зависимости от того, как закончится матч. Но команда испытывала совсем иные ощущения.
Все, сидящие со мной на скамейке, и все, кто трудился на льду, знали: что-то не так.
В последние дни я заметил, как поглядывают на меня товарищи, как ходят вокруг на цыпочках и пытаются не заводить разговоров. Тренер не спрашивал, все ли со мной в порядке, а парни тоже не допытывались.
Потому что мое сердце было разбито, но на хоккее я сосредоточился сильнее, чем за весь сезон.
Я выкладывался по полной. Проводил на катке все свободное время – катался, занимался кардио, восстанавливался, разминался, спал. Всеми силами пытался отвлечься.
И сегодня вечером, когда мы отыграли первый период, погрузился в единственную константу в моей жизни.
Как жаль, что этого мне было мало.
Оба забитых гола казались мне пустяком. Я не испытал того удовлетворения, что обычно. Не отпраздновал гол танцем, не прикалывался над вратарем и не реагировал на рев зрителей. Впервые в жизни я был бесчувственным на льду.
Это пугало меня почти так же сильно, как мысль о том, что я и правда потерял Мэйвен.
Наблюдая за Уиллом у ворот, я задавался вопросом, чувствовал ли он то же самое, не потому ли всегда был таким молчаливым, суровым и сосредоточенным. Интересно, Перри с головой ушел в хоккей, чтобы у него не было времени думать о смерти жены?
Живот скрутило, и я подумал, что меня и впрямь может стошнить на скамейке. Когда я подавился, один из тренеров подбежал ко мне, но я отмахнулся, заверив, что в полном порядке. Я перевел взгляд на Маккейба, умоляя его подумать о замене звена, чтобы я вернулся на лед.
Когда мы вывели шайбу из нашей зоны, тренер кивнул, и я тут же перепрыгнул через борта, а предыдущая пятерка подкатилась к скамейке запасных.
Как только мои коньки коснулись льда, я почувствовал себя спокойнее, уравновешеннее, мне уже не казалось, что я вот-вот сойду с орбиты и уплыву в космос. Лед придавал мне уверенности, кровь гудела от рева толпы, когда я рванул к шайбе. Я влетел в Райана Кросби, швырнув нас обоих на борт, где мы сражались за шайбу, пока я не отобрал ее.
А потом я повел шайбу по льду.
Я отдал передачу центровому и разыграл комбинацию, которая, как я знал, выведет меня на голевую позицию. Как только я занял позицию, центровой вернул мне шайбу.
Но не успел я замахнуться, как мне подставили подножку.
Я почувствовал, как лодыжка зацепилась за клюшку, почувствовал, как лед ушел из-под ног. Я рухнул, и у меня перехватило дыхание под неодобрительный рев толпы.
Свист усилился, когда судья не засчитал фол.
Я вскочил, стиснув зубы, и накинулся на него:
– Вам очки не одолжить? Вы кое-что проморгали.
Он проигнорировал меня, что было в порядке вещей, и обычно я бы забил.
Но сегодня вечером меня это не устраивало.
Не успел я опомниться, как быстро и резко покатился к игроку, подставившему подножку, и с такой силой пихнул его на стекло, что весь стадион охнул.
Первым мне врезал Кросби, увидев, как я повалил на лед его товарища. А потом мы все сцепились под одобрительный гул толпы, пока нас не разняли судьи.
И когда они это сделали, меня отправили на скамейку штрафников.
Тренер сурово посмотрел, и я пнул борт, а потом со всей дури саданул по стеклу клюшкой и удивился, что не разбил его. Вне себя от злости я сел, посмотрев на табло, и выругался, увидев, что до конца оставалось всего шесть минут. Теперь две минуты за нашими соперниками будет численное преимущество.