Идеальные разведенные

— Игнатов, скажи мне, пожалуйста, как так выходит, что, будучи в разводе, мы в третий раз просыпаемся вместе и во второй раз срабатывает твой стоп-кран?

Я ржу. Игнатова бесподобна.

— Ты же болеешь, Игнатов. Разве он не должен… — кивает на мой стоячий аппарат, — ну не знаю… тоже болеть? — сотрясает воздух рукой.

— А причем тут утренняя физиология и болезнь? — смеюсь громче.

Агата отодвигается от меня, как от заразного, но вставать не торопится.

Не помню, как мы уснули.

Но чувствую себя выспавшимся за все эти изматывающие дни. Температура ночью не поднималась, горло не болит и, в целом, мое состояние вполне себе сносное. Если бы не кашель. Но бывшей жене я об этом не скажу. Я снова хочу, чтобы она приехала и ухаживала за мной. Да, я эгоист, но мне хорошо, а на остальное плевать.

Мы выпиваем по чашке кофе, и пока Агата собирается, я всячески демонстрирую свое болезненное состояние: грею в ладонях градусник, повышая себе температуру, стону, усиленно кашляю. Я понимаю, что веду себя, как ребенок, который не хочет идти в школу, ну а как иначе? Я хочу, чтобы обо мне заботились, и если это работает, то я буду болеть столько, сколько нужно. Нужно для меня.

Агата недоверчиво косится, но молчит.

Перед уходом напоминает о дне рождения Давида Эфраимовича, отца Агаты, дает напутственные указания по лекарствам и скрывается за входной дверью. Я снова остаюсь один в этой чужой квартире, но, как не странно, сейчас мне в ней комфортно точно так же, как в нашей первой маленькой однушке.

Но меня гложет то, что я так и не решился спросить, придет ли она сегодня.

Беру телефон, печатаю поздравление бывшему тестю, а потом, коротая время, надолго пропадаю в рабочих моментах.

17. Агата

Сегодня у меня практически выходной: я провела один мастер-класс, навела порядок в своей студии и к обеду уже была дома.

По видеосвязи позвонила родителям и поздравила папу. Я так рада была видеть улыбчивую маму, серьезного, но счастливого папу и гуру еврейского юмора — дядю Натана, что аж прослезилась.

Сейчас я особенно остро ощущаю себя одинокой, когда все мои близкие улыбаются мне в экран телефона, а я делаю вид, будто всё прекрасно.

Я скучаю.

И идея, чтобы взять билет и махнуть в Израиль, уже не кажется нереальной.

Представляю, как помогала бы сейчас маме готовить леках[3], который так обожает папа, смеялась над еврейскими шутками дяди и уплетала аппетитные румяные латкес[4].

Но вместо этого я совершенно одна в пустой квартире, слоняюсь из угла в угол, не зная, чем себя занять. Я позвонила Сашке, но она сбросила, прислав сообщение о том, что находится на приеме у врача, созвонилась с Юлькой, у которой намечались грандиозные планы на вечер и куда я, естественно, не вписываюсь, полистала ленту соцсетей, порадовалась потрясающим снимкам Яны с мужем, отдыхающим в Италии в свой медовый месяц.

У всех всё хорошо, все счастливы и каждый на своем месте.

Нет, я не завидую, я безумно рада за них всех, но царапающее чувство одиночества зажимает в тисках и давит, давит, давит…

А, впрочем, к черту рефлексировать и жалеть себя. Я никогда не славилась подобным качеством и сейчас не собираюсь впадать в уныние.

Что мешает устроить себе праздник, пусть и вдали от родителей?

Открываю поисковик и ищу рецепт медового кекса леках.

Гугл вновь сообщает, что готовить его незатейливо и просто. Да и продуктов необходимо по-минимуму. Спускаюсь в супермаркет за ингредиентами для кекса, а выхожу из него, груженная двумя огромными пакетами продуктов.

Пока готовлю традиционное еврейское лакомство, переписываюсь с Егором. За легкой естественной болтовнёй, не замечаю, как на столе пышет жаром леках, в кастрюле томятся куриные котлетки, а на противне остывают румяные картофельные лепешки.

Вау, Игнатова! Да ты просто волшебница!

Ну и Богиню никто не отменял!

Обвожу глазами аппетитные яства и понимаю, что хочется похвастаться своими успехами. Фотографирую и отправляю Филатовой. Она присылает смайл в виде вверх поднятого большого пальца. Тоже самое проделываю и с мамой, только через пару секунд уже жалею об этом, потому что мама снова начинает закидывать меня вопросами — «кто я и что сделал с ее дочерью?» и «все ли со мной в порядке?».

Мое нескромное тщеславие и неугомонная гордыня требуют оваций и восхищения. Я — человек с гипертрофированной зависимостью от чужого внимания и мнения. Мне важно, чтобы меня хвалили, меня это подпитывает, позволяя творить и создавать красоту.

Благодаря моей работе, у меня много знакомых, но близких и таких, кому, не раздумывая можно позвонить и поделиться новостями, — практически нет. Вожу пальцем по экрану и пролистываю мессенджер.

Один контакт из трех букв настырно мерцает проблесковым маячком, заставляя обратить на себя внимание.

Колеблюсь и закусываю нижнюю губу, давая себе немного времени на раздумывания в то время, как пальцы сами по себе строчат:

Привет. Как самочувствие?

Сегодня Игнатов сидит в окопе, не атакуя меня кучей сообщений. Целый день от него тишина.

Муж: Привет. Нормально