Идеальные разведенные

Мое сердце подстраивается под ее дыхание, и теперь они звучат в унисон.

Глажу ее по волосам, успокаиваю.

— Леон?

— Ммм?

— Я беременна, — даже сквозь рубашку чувствую ее горячее дыхание. Поглаживает мою грудь, а я ловлю ее ручку и целую запястье.

Не так я хотел услышать эти слова.

Не здесь.

Не тогда, когда знаю, что завтра может не наступить.

Что нужно сделать? Сказать: «Поздравляю!», когда жизни моих ребенка и жены под угрозой?

Улыбаться, когда в душе глубоководное озеро слез?

Кричать от счастья, когда в твоей семье горе?

Что, твою мать, мне нужно делать???

— У нас получилось, Леон, представляешь?

— Получилось, — сжимаю челюсти, чтобы не застонать.

Неправильно все получилось.

Прости меня.

Должно быть, она ждет от меня позитивных проявлений эмоций, подбадривающих слов и признаний, а не вот этих скупых, натянутых за уши, односложных ответов.

Но я не могу.

Не могу, когда знаю, что завтра всего этого не будет.

Я обижаю ее? Делаю еще больнее?

Мне мучительно невыносимо от себя самого, тошно и мерзко от того, что не могу сграбастать в крепкие объятия любимого человека, кружить и ловить ее улыбки и смех, кричать о том, как я счастлив и благодарить за ребенка.

Ненавижу себя за это.

Прости меня, родная… Прости…

— Ты нас не оставишь? Мы нужны тебе? — не поднимая головы, спрашивает Агата.

Зажмуриваюсь. Крепко-крепко.

И не дышу, потому что боюсь, что она поймет по дыханию.

«Ты НАС не оставишь?»

НАС…

С хрена ли мужики не плачут?

Плачут, еще как плачут. Я внутри себя ору, обливаюсь слезами и сгораю заживо.

— Никогда не оставлю. ВЫ мне очень нужны. Очень.

Агата удовлетворенно устраивается удобнее, и я чувствую, как она улыбается.

«Всё перечисленное является показанием для прерывания беременности» — эта железобетонная плита так и давит, разрывая изнутри, сворачивая в пружину внутренние органы. Я ору, тихо ору…

Она пока не знает, а я знаю, но буду молчать.

Мы так и лежим.

У меня есть лишь этот вечер и ночь, чтобы прочувствовать, осознать и принять. Пара счастливых часов, когда я знаю, что стану отцом, когда еще бьется сердце моего ребенка, потому что завтра утром…

42. Леон

Она лежит, отвернувшись к стене, укрытая клетчатым больничным одеялом без пододеяльника.

В палате полумрак и мерно капает система, рядом с которой печально примостился больничный горшок. Кроме Агаты сегодня здесь никого нет, постель ее соседки собрана, и всё это в купе выглядит душераздирающе.

За окном по-прежнему льет.

Точно также мое сердце обливается слезами.

Я принес цветы, но даже они не в силах скрасить удушающей атмосферы, которой пропитана эта комната.

Чего мне сейчас хочется, так это вытащить из ее венки иглу, завернуть в это больничное одеяло и утащить домой, чтобы они все отстали от нас, чтобы забыли про наше существование.

Прохожу в палату, укладываю на пустующую тумбочку букет и присаживаюсь к ней в ноги.

Агата медленно поворачивает голову и то ли затуманенным препаратами, то ли сонным взглядом вглядывается в меня.

— Доброе утро, — натянуто улыбаюсь и просовываю руку под одеяло. Обхватываю ее ледяные стопы, хочу их согреть.

Маленькая моя.

Как ж так, родная, как же так?

На спинке кровати висят ее носочки. Беру их и надеваю на холодные ножки, сжимаю.

— Доброе, — шепчет, пытаясь вымученно улыбнуться в ответ, — сколько времени? Я задремала.

— Одиннадцать.

— Это мне? — замечает цветы на тумбе. — Красивые.

Агата облокачивается на спинку кровати, подложив под затылок подушку, протягивает свободную от системы руку мне, и я некрепко ее сжимаю.

Ладонь такая же ледяная, как ее ножки, и мне самому становится невыносимо холодно от понимания, о чем нам предстоит говорить.

Я не спал этой ночью совсем.

До полуночи забрасывал Агату сообщениями с клятвами, признаниями, обещаниями и пошлыми шутками. Я хотел отвлечь ее, да и хотелось забыться самому и представить, что всё у нас хорошо и правильно.

А после полуночи я думал.

Думал, насколько несправедлива и жестока жизнь. Она играет с человеческими судьбами в рулетку, и решать не тебе, достоин ли ты ее прожить счастливо или обречен на страдания и муки.

Мне хотелось кричать, — почему МЫ?

Почему с НАМИ?

Когда и где мы нагрешили?

До утра я проторчал на всевозможных сайтах, выискивая информацию.

И знаете что?

Такие осложнения при беременности, как у Агаты, возникают в 3 % случаев.

Три гребаных процента!

И, сука, мы в них попали.

Потом я пытался найти частные клиники, где бы, возможно, нам помогли, а потом вспоминал всё, о чем говорила врач.

Ведь у Агаты не болезнь. Не болезнь.

Это ее организм не принимает моего ребенка… нашего ребенка.

Мне хотелось разгромить квартиру и, если бы я ее не снимал, клянусь, я бы так и сделал.

Как? Ну как так?

Я не верил и не верю.

До сих пор…

Человеку всегда кажется, что с ним никогда не случится ничего плохого, это где-то рядом, с кем-то, но не с тобой.

Не с нами…

«Всё перечисленное является показанием для прерывания беременности» …

Я затыкал уши руками, накрывался подушкой, орал и стискивал челюсти, чтобы не слышать этих слов, преследуемых меня в голове. Я убегал от них, но они словно смертельный вирус доставали меня отовсюду.