Идеальные звёзды

Меня же Юхас предложил подбросить до части, вместе со всеми. В другой раз я бы наверняка отказался – хоть и понимаю, что держаться с коллективом полезно для репутации, но всё равно не могу заставить себя поддерживать разговор, улыбаться в ответ на шутки и прочее подобное. Однако сейчас не хочется оставаться одному. Может, шум и суматоха отвлекут.

Хотя никто и не шумит. Юхас рулит, сосредоточенно глядя на ночную дорогу. Фергюссон, не отрываясь, смотрит в боковое окно. Сзади со мной сидит Като, листает фотографии. Ну, и я молчу.

В груди шевелится какое-то незнакомое чувство. Возможно, это печаль. Я обычно специально не обращаю внимания на людей вокруг, жизнь научила, что нельзя ни привязываться к кому-либо, ни даже симпатизировать – чтобы не пришлось потом разочароваться. Но Малека жалко. Нормальный парень был. Да и Баума жаль, конечно. Вечно строил из себя что-то там, но, по сути, дерьма не делал. Выпендривался, но так-то… Тоже жалко.

При виде парковки нашей части Като неуверенно просит Юхаса подбросить её до дома: тут недалеко, автобусы уже не ходят, а одной в темноте идти не хочется. Тот кивает. Мы с Фергюссоном выбираемся из машины в холодный свет прожекторов и, держась в неловком отдалении друг от друга, топаем к КПП.

На проходной шестого корпуса киваем друг другу на прощание и расходимся, я – в офицерское крыло, а Фергюссон – в спальню казармы.

Как только захожу в свою комнату, наваливается одиночество. Син – не у себя, а в больнице, далеко отсюда. Стараюсь не думать об этом, но в голову так и лезет: вдруг я его больше не увижу? А если та ночь вместе была последней?

Повалявшись пару часов, вскакиваю, одеваюсь и сбегаю вниз по лестнице. Рядовой на проходной сонно следит, как я прикладываю электронный браслет к экрану турникета, кивает. Небось, решил, что я по бабам пошёл, – те, кто работает по контракту, вольны распоряжаться свободным временем как угодно, чем многие и пользуются. Хоть всю ночь не спи – если на работе сможешь нормально держаться, то это никого не волнует.

Воздух холодный, и я кутаюсь в китель. Какого хрена не догадался взять куртку? Ведь ещё несколько дней назад, когда мы сидели в засаде под столами, чувствовался холод, а сегодня вообще пар изо рта. На тёмном небе ярко сверкает белый кружок луны. Вон и звёзды – тоже холодные и колючие.

Не слышно звука фонтана. Непривычно. Хотя что странного, уже конец октября, его отключили на зиму.

Брожу среди тёмных силуэтов деревьев и кустарников, голова пустая – движение хотя бы отвлекает от всей этой херни, – а потом вдруг всплывает чёткая мысль: нужно сказать Сину, что я согласен жить вместе. Немедленно. Вот прямо сейчас пойду пешком в больницу, попаду к нему как угодно – хоть прорвусь с боем через стройные ряды медперсонала, хоть в окно залезу – и скажу, что согласен. Сейчас же. Даже если он без сознания или спит – скажу мысленно, он поймёт.

Ладно, конечно, это я загнул. Завтра позвоню в больницу, узнаю, как он. А потом, когда пустят, скажу. Если всё нормально, то неделю продержат в изоляторе – стандартная процедура после ранения на другой планете. Значит, пустят к нему только в следующую пятницу. И если он к тому моменту не передумает, соглашусь. Поживу с ним сколько получится, хоть даже пару дней. Хватит быть разумным.

Как только выйдет из больницы – только бы вышел, – в тот же день начнём искать жильё. Всё, что он хочет. Да я сам перед всем отделением скажу, что мы вместе. И Лане Смит. И Главному.

Вообразив морду генерала если бы я действительно пришёл в его кабинет с подобным заявлением, нервно хихикаю – слишком громко в ночной тишине.

Чёткий план успокаивает, и, оглядев напоследок ночное небо, я возвращаюсь в тёплый корпус.

глава 14. Пропесочка

Утром, когда я продираю глаза, уведомление на браслете уже мигает. Вызов на пропесочку. Даже можно чай не пить, вопли Главного всё равно разбудят лучше. Чёрт, жаль, что я вчера не спросил Юхаса, что произошло на корабле. Если бы у нас была общая версия, было бы лучше, а так – как бы не ляпнуть чего-нибудь. Ну, в крайнем случае буду давить на то, что я вообще не в курсе, был в шоке и ничего не помню.

Фергюссон прислонился к подоконнику напротив генеральской двери – ага, в наушниках, стучит по бедру словно бы в такт, но мне кажется, что, скорее, от нервов.

Почему-то сразу вспоминается, что именно он, когда я топал к кораблю с Сином на плечах, озвучивал команды по системе общей связи. Малек передавал сигналы жестами, как Син и учил нас – неофициально, конечно, – делать в сомнительных ситуациях. Видеокамеру на шлеме можно прикрыть, заслонить будто бы случайно… А вот разговоры по общей связи гарантированно записываются, и потом не отвертишься. Может, у Фергюссона не было визуального контакта со следующим звеном или что… Или он просто растерялся. Малек всегда был хитрее, конечно. Как и говорил Фергюссон, он был словно заговорённый, но, помимо везения, он также был гораздо более сообразительный.