Идеальные

– Здравствуйте, мистер и миссис Хастингс. – Пух обменялся с отцом Спенсер рукопожатием. – Здравствуй, Спенсер. Прекрасно выглядишь.

– Спасибо, – пробурчала Спенсер, не сомневаясь в том, что выглядит ужасно. Она не стала мыть голову после тренировки по хоккею, и в последний раз, когда смотрелась в зеркало, в ее глазах читался дикий страх. Девушка то и дело вздрагивала и оглядывалась по сторонам, проверяя, не следит ли кто за ней.

– Как настроение сегодня? – спросил Пух. Он расправил салфетки, только что сложенные Спенсер, и расстелил их каждому на колени. – Собрались по особому случаю?

– На самом деле, да, – громко произнесла миссис Хастингс. – Спенсер вышла в финал конкурса «Золотая орхидея». Это почетная академическая награда.

– Мама, – прошипела Спенсер. Она терпеть не могла, когда мать начинала хвастаться семейными достижениями. А учитывая, каким путем девушке досталась эта победа, все становилось тем более невыносимым.

– Так это же замечательно! – пророкотал Пух. – Приятно услышать хотя бы одну хорошую новость. – Он наклонился ближе. – Некоторые из наших гостей думают, что видели маньяка, о котором столько разговоров. Кто-то даже сказал, что его заметили возле клуба вчера вечером.

– Неужели этот город недостаточно натерпелся? – задумчиво произнес мистер Хастингс.

Миссис Хастингс обеспокоенно взглянула на мужа.

– Знаешь, в понедельник, когда я заезжала за Спенсер к доктору, клянусь, я собственными глазами видела, как на меня кто-то пристально смотрит.

Спенсер вскинула голову, сердце забилось сильнее.

– Ты его разглядела?

Миссис Хастингс пожала плечами.

– Да нет.

– Одни говорят, что это мужчина. Другие утверждают, что женщина, – сказал Пух.

Все печально зацокали языками.

Пух принял заказ. Спенсер выбрала желтоперого тунца – единственное блюдо, которое она предпочитала с тех пор, как отказалась от детского меню. Как только официант устремился в сторону кухни, Спенсер устало оглядела обеденный зал. Интерьер был стилизован под старинный парусник «Нантакет»: темные плетеные стулья, на стенах – спасательные круги и бронзовые резные фигуры, помещаемые над водорезом корабля. На дальней стене до сих пор сохранилась фреска на морскую тему, которую дополняли зловещего вида гигантский кальмар, косатка и водяной с развевающимися светлыми волосами и сломанным, как у Оуэна Уилсона[68], носом. Когда Спенсер, Эли и другие приходили сюда поужинать без родителей – целое событие в шестом и седьмом классах, – они неизменно выбирали столик рядом с водяным. Однажды сюда зашли Мона Вондервол и Чесси Бледсоу, и Эли потребовала, чтобы они поцеловали водяного взасос. Слезы стыда бежали по щекам девчонок, когда они, высунув языки, прикоснулись к нарисованным губам водяного.

«Эли была такой подлой», – подумала Спенсер. На нее снова нахлынули воспоминания. Этого ты не получишь, сказала Эли. Почему Спенсер так разозлилась? Она решила, что Эли собирается рассказать Мелиссе про Йена, с которым накануне вечером целовалась Спенсер. Не в том ли причина? И что имела в виду доктор Эванс, когда говорила, что у некоторых память стирает неприятные события? Интересно, случалось ли такое со Спенсер раньше?

– Мама? – Спенсер стало вдруг любопытно. – Ты не помнишь, у меня когда-нибудь бывали провалы в памяти? Что-то вроде… временной амнезии?

Мама застыла с бокалом в руке.

– П-почему ты спрашиваешь?

Спенсер почувствовала, как взмокла сзади шея. На лице матери появилось знакомое выражение: «Я не хочу с этим разбираться». Такой же взгляд был у матери, когда ее брат Дэниел, дядя Спенсер, напился до чертиков на домашней вечеринке и выболтал несколько тщательно скрываемых семейных тайн. Так Спенсер узнала, что ее бабушка имела пристрастие к морфию, а тетушка Пенелопа в семнадцать лет родила ребенка и отдала его на усыновление.

– Подожди, так выходит – случалось?

Мама провела пальцем по волнистому краю тарелки.

– Тебе было семь лет. Ты заболела гриппом.

Вены вздулись на шее матери, и это означало, что она задержала дыхание. И, стало быть, опять что-то утаивает.

– Мама.

Мать обвела пальцем край бокала.

– Это, в сущности, не важно.

– О, расскажи ей, Вероника, – проворчал отец. – Она уже взрослая и может с этим справиться.

Миссис Хастингс глубоко вздохнула.

– Мы втроем – я, Мелисса и ты – отправились в Институт Франклина[69]. Вы обе любили этот экспонат – гигантскую модель сердца. Помнишь?

– Конечно, – кивнула Спенсер. Модель человеческого сердца занимала площадь около пятисот квадратных метров. Пронизанное кровеносными сосудами толщиной с руку Спенсер сердце стучало так громко, что посетители, прогуливаясь внутри его желудочков, могли слышать только этот звук.

– Мы шли обратно к нашей машине, – продолжала мама, опустив взгляд на колени. – По дороге нас остановил этот человек. – Она замолчала и схватила отца Спенсер за руку. Родители выглядели одинаково мрачными. – Он… выхватил из кармана пистолет. И потребовал мой кошелек.

Спенсер округлила глаза.

– Что?