– Маленькая деточка, которая крадет моих парней! Которой мозгов не хватает даже на то, чтобы написать собственную работу! Что ты собираешься говорить по телевизору, если выиграешь, Спенсер?
Спенсер казалось, будто сердце царапают острыми ногтями.
– Прекрати! – прохрипела она, едва не споткнувшись о пустую коробку от «Джей Кру», которую мать оставила на ступеньках.
Мелисса схватила Спенсер за руку и развернула кругом. Она приблизила свое лицо почти вплотную к лицу Спенсер. Ее дыхание пахло крепким кофе.
– Маленькая деточка хочет забрать у меня все, но знаешь, что я тебе скажу? Ты никогда не будешь иметь то, что есть у меня. Никогда.
Вся злость, что копилась в Спенсер годами, прорвалась наружу, затмила разум. Спенсер бросало то в жар, то в холод, то в холодную дрожь. Ярость настолько иссушила внутренности, что они словно съежились. Она прижалась спиной к перилам, схватила Мелиссу за плечи и начала трясти ее, как «Шар судьбы»[88]. Потом с силой отпихнула.
– Я сказала,
Мелисса зашаталась, судорожно хватаясь за перила. Дикий страх промелькнул в ее глазах.
В сознании Спенсер медленно расползалась трещина. Но вместо Мелиссы она видела перед собой Эли. С таким же насмешливо-самодовольным выражением лица, в котором читалось:
– Мелисса! – раздался истошный крик миссис Хастингс.
И все накрыло чернотой.
29. Полнолуние в планетарии Холлиса
В начале десятого Ханна кое-как доковыляла до ворот планетария. Кто бы знал, что в придворном платье довольно трудно передвигаться. А также сидеть. И, наконец, дышать.
Начать с того, что оно оказалось чертовски тесным. Ханне понадобилась целая вечность, чтобы втиснуться в него, и еще дольше она застегивала «молнию» на спине. У нее даже возникла мысль позаимствовать у мамы корсет, но это означало бы, что придется снять платье и снова пережить пытку «молнией». Процесс настолько затянулся, что времени ни на что другое уже не осталось, и она так и не успела ни подправить мейкап, ни подсчитать съеденные за день калории, не говоря уже о том, чтобы перенести контакты со старой трубки на новый «блэкберри».
Сейчас ей казалось, что ткань платья еще больше съежилась. Платье врезалось в кожу и так плотно обтягивало бедра, что она даже не знала, как будет тянуть его вверх, когда приспичит пописать. При каждом движении она слышала, как рвутся тоненькие ниточки. А местами – скажем, на животе, под мышками и на заднице – подозрительно выпирал жир.
В последние дни она, конечно, переборщила с сырными снеками… и старалась не блевать. Неужели она так быстро набрала вес? А вдруг случился сбой в метаболизме? Что, если она превратилась в одну из тех девушек, которые толстеют уже от того, что только
Но она не могла не надеть это платье. Оставалась надежда на то, что ткань при носке чуть растянется, как кожа. Да и на вечеринке, скорее всего, будет темно, так что никто не заметит. Дрожащей походкой Ханна поднималась вверх по ступенькам планетария, чувствуя себя неуклюжим пингвином цвета шампань.
Она услышала грохот бас-гитары, доносившийся изнутри, и взяла себя в руки. Давненько она так не робела перед вечеринкой – с седьмого класса, когда Эли устраивала у себя Хэллоуин, а Ханна тогда еще чувствовала себя гадким утенком на грани превращения в прекрасного лебедя. Вслед за Ханной на вечеринку пришли Мона и ее шизанутые подружки, Чесси Бледсоу и Фи Темплтон, нарядившиеся в хоббитов из «Властелина колец». Эли смерила их взглядом и не преминула съязвить.
– Такое впечатление, что вы покрыты блохами, – рассмеялась она им в лицо.
На другой день Ханна вместе с мамой зашла в магазин за продуктами и увидела Мону с отцом в очереди у кассы. На лацкане джинсовой куртки Моны сверкала стразами булавка в форме тыквы – такие подарки раздавали всем гостям вечеринки. Мона носила булавку с гордостью, как будто принадлежала к кругу избранных.
Ханну кольнуло чувство вины за то, что продинамила Лукаса – он даже не ответил на ее письмо, в котором она отменила встречу, – но что ей оставалось делать? Ведь Мона простила ее в «Ти-Мобайл» и прислала бальное платье. Лучшие подруги всегда на первом месте, особенно такие, как Мона.