– Я не хочу с тобой спорить, просто… я знаю, что сегодня произошло много событий, и если тебя что-то расстраивает, ты можешь поделиться этим со мной.
Послышался еще один удар, на этот раз громче – я стукнулся затылком о дверь сильнее, чем ожидал. Внезапная боль как будто помогла мне все прояснить. Хотя, возможно, я заблуждался.
– Я знаю, Оливер, но мы с тобой и так слишком много разговаривали.
– Если ты про сегодняшний вечер, то я… я даже не знаю, что сказать. Мне нравится, что между нами возникла какая-то связь… нравится осознавать, что я имею для тебя какое-то значение, и мне кажется, что нам с тобой не стоит ни о чем сожалеть.
– Не стоит сожалеть или просто не сожалеть – это не одно и то же.
– Ты прав. Ни ты, ни я не можем быть уверены в том, что лет пять спустя мы не решим, что это была самая ужасная идея, какая когда-нибудь приходила в наши головы. Но даже если мне потом придется жить с этим, я готов рискнуть.
Я бесцельно ковырял цемент между плитками на полу ванной.
– Просто когда ты о чем-нибудь сожалеешь, ты делаешь это в одиночестве у себя дома за чашкой чая и бутылкой джина. А когда мне приходится о чем-то сожалеть, это обычно появляется на восьмой странице Daily Mirror.
– Люсьен, я понимаю, как тебя это тревожит, но…
– Это не просто долбаная тревога. Это моя жизнь. – Мой ноготь зацепился за плитку, и от него оторвался кусок. Тут же по краю ногтя полумесяцем собралась кровь. – Ты не знаешь, каково это. Каждая глупость, которую я совершал. Каждый раз, когда меня обманывали. Когда меня использовали. Когда я проявлял малейшую слабость. Это никогда не закончится. И все будут об этом узнавать. И речь не про какую-нибудь серьезную статью, которую будешь долго и вдумчиво читать. Нет, ты пробежишь глазами эту заметку мельком в метро через чье-нибудь плечо. Или увидишь заголовок в газете, которую не станешь покупать. Или пролистаешь в ленте на своем телефоне, пока сидишь в туалете.
Оливер долго молчал, а потом спросил:
– Что случилось?
– Случился
И снова долгая пауза.
– Мне жаль, что ты так считаешь. И все же, что бы там ни произошло, как я понимаю, это связано не только со мной.
– Возможно. Но я сейчас могу обратиться только к тебе.
– И ты предпочитаешь общаться со мной через дверь ванной?
– Я хочу сказать, что ничего не выйдет. Я оказался неспособным даже на фиктивные отношения.
– Если ты собираешься бросить меня, Люсьен, – голос Оливера стал очень, очень холодным, – можешь хотя бы сказать мне это в лицо, а не через кусок фанеры в два фута толщиной?
Я уткнулся лицом в колени и точно не собирался плакать.
– Прости. Но иначе не выйдет. Я же предупреждал тебя.
– Предупреждал, но я надеялся, что ты отнесешься ко мне с большим уважением.
– Нет. Я полный засранец. А теперь выметайся из моей квартиры.
Послышался тихий звук, как будто Оливер попытался дернуть ручку двери, но затем передумал.
– Люьсен, я… пожалуйста, не надо так.
– Проваливай, Оливер!
Он ничего не ответил. Сидя в своей белой керамической камере, я слышал, как он одевался, затем его шаги стали удаляться, а потом дверь за ним захлопнулась.
Я был в таком раздрае, что ничего не мог сделать. Разве что позвонить Бриджет. И я позвонил ей.
Она сразу ответила.
– В чем дело?
– Во мне, – сказал я. – Во мне дело.
– Что происходит? – послышался сонный голос Тома, разбуженного звонком телефона.
– Дело срочное, – сказала она ему.
Он недовольно заворчал.
– Бридж, это же всего лишь книги. Что там у них за проблемы, если они звонят в полпервого ночи?
– Это не из издательства. Это друг.
– В таком случае я тебя люблю. И ты самый замечательный и отзывчивый человек на свете. Но я не стану спать в комнате для гостей.
– Тебе и не придется. Я быстро.
– Не спеши. Я не хочу, чтобы ты спешила.
Связь и так была паршивой, а тут еще в трубке послышался шелест одеяла и звуки поцелуев. Затем снова раздался голос Бридж:
– Ну все. Я тебя слушаю, рассказывай.
Я открыл рот и понял, что понятия не имею, о чем говорить.
– Оливер ушел.
После небольшой паузы она спросила:
– Я не знаю, как это сказать, чтобы не обидеть тебя, но… что ты на этот раз натворил?
– Спасибо. – Я рассмеялся, но этот смех был похож больше на рыдания. – За поддержку.
– Я
– Это не было решением, – жалобно простонал я. – Просто так случилось.
– И что именно случилось?
– Я сказал ему, что он меня достал, и прогнал его.
– Эм, – своим голосом Бридж дала мне понять, как сильно ее все это смутило. – Почему?
Чем больше я об этом думал, тем четче понимал, что не знаю ответа:
– Бридж, обо мне написал Guardian. Чертов Guardian.
– Но я думала, что ты для того и стал встречаться с Оливером, чтобы о тебе начала писать более серьезная пресса. А это серьезная газета. Если они и пишут про личную жизнь знаменитостей, то разве что о премьер-министре или членах королевской семьи.