Тем временем в комнате совсем стемнело. Оказывается, за окном уже зажглись фонари, и в холодно-белом свете кружат редкие снежинки.
Торопливо доедаю.
— Пора идти.
— Ты как?
Прислушиваюсь к себе.
— Нормально. Гораздо лучше.
Он забирает у меня тарелку, уходит на кухню. Однако, когда в прихожей я начинаю одеваться, Эрик присоединяется.
На улице накидываю капюшон: днём было терпимо, но в потёмках мороз ощутимо кусает за уши. А Эрик не надевает. Наоборот, запрокидывает голову, подставив лицо снегу. Я тоже смотрю на висящее над нами облако. По краям небо чистое, а здесь сыпется.
Автобусная остановка. Ждём.
Мой номер. Поворачиваюсь к Эрику, чтобы попрощаться, однако он заходит внутрь. Может, на работу? Больничный закрыть или что. Занимаем места друг напротив друга, в конце почти пустого автобуса.
Дорога долгая. Эрик залипает в телефоне, я смотрю в окно. От частой смены скорости — автобус то тормозит на остановках, то ускоряется — опьянение снова даёт о себе знать, подташнивает и виски давит.
Когда подъезжаем, Эрик поднимает голову от экрана телефона.
— Запиши мой номер.
Моя физиономия сама собой расплывается в довольной улыбке — ага, он всё же решил дружить! Круто!
— Чего? Должен же я убедиться, что ты не навернёшься из окна.
— Я миллион раз там лазал.
Он снисходительно закатывает глаза.
— Всегда можно убиться в миллион первый. Вас в армии не учат, что ли?
— Будешь моим персональным инструктором, как лезть в окно, которое я знаю вдоль и поперёк?
— Как хочешь, — он возвращается к экрану.
— Ладно-ладно! Уж пошутить нельзя. Вот, сам запиши, — протягиваю телефон с пустым полем «новый контакт».
— Не нашутился ещё за сегодня?
Я слежу, как он набирает цифры.
— Да, денёк выдался насыщенный. Но классный.
Эрик не отвечает. Нажимает «звонок», смотрит на экран своего. Звонок проходит. Эрик возвращает мой телефон.
Выходим из автобуса. Я смотрю выжидающе, но он и не думает прощаться. Делает пару шагов в направлении нашей части, оглядывается.
— Идёшь?
— А ты меня провожаешь?
— Естественно! — он агрессивно повышает голос. — Что ты будешь делать, если хряпнешься оттуда? Сломаешь ногу? Шею? Всегда должен кто-то страховать. Если есть такая возможность.
Скептически покривившись, всё же иду за ним. Но не выдерживаю:
— По-моему, ты слишком драматизируешь.
Эрик отзывается быстро и уверенно:
— По-моему, ты жизни не видел. Первое правило — бери всё, что дают. Особенно помощь и еду.
— А второе?
— Не жалей о том, чего не дают.
— Да ты прям философ. Третье есть?
Поколебавшись, говорит:
— Никому не верь.
— И мне?
— Естественно. Я тебя не знаю. Как и ты меня.
— А чего тут знать? По-моему, ты нормальный.
— Я ж говорю, жизни не видел. Нельзя судить о человеке вот так сразу.
— Хочешь сказать, ты на самом деле маньяк? Сейчас вотрёшься ко мне в доверие и…
— Так-то это ты здесь… втираешься. — После паузы продолжает: — Ты уверен, что я не вампир? Откуда ты знаешь? Я вот усыпил бдительность, увёл тебя подальше от своего дома, сейчас заведу в тёмный угол…
Внутри на долю секунды шевелится тревога. Чёрт, слишком много ужастиков смотрел!
— Даже если вампир, шею я тебе сверну на раз.
— Уверен? — Эрик усмехается с таким искренним весельем, будто и впрямь контролирует ситуацию, обманув меня, наивного.
Ворчу:
— Уверен.
— Вот поэтому я должен проследить. Ты слишком самонадеянный. А нужно всегда сомневаться в себе. Исходить из того, что проиграешь. Тогда будет шанс.
— И как это должно помочь? Если не верить в победу?
— Блин, ты тупой? — Эрик даже останавливается и, дёрнув меня за куртку, чтобы остановить тоже, возмущённо толкает в грудь. — Если заранее уверен в победе, ты расслабляешься. Не смотришь по сторонам. Стоишь красивый и уже мысленно празднуешь, а в реальности в этот момент тебя любой хлюпик может вынести.
— Хм. Разумно. Ещё правила есть?
Пауза.
— Пока не придумал.
Он продолжает путь, и я припускаю следом. Уже дошли до ограды учебки.
— Сюда, — киваю Эрику на дальнюю сторону ограды. Но при виде компашки, отирающейся в тени неподалёку от нелегального входа, замедляю шаг и тяну недовольное: — Блин…
— Что?
Понижаю громкость:
— Надеялся, свидетелей не будет. Ну ладно, давай тогда, — останавливаюсь, намекая, что Эрику пора прощаться и валить.
Он хмыкает с презрением, демонстративно разглядывая компанию: трое кадетов, вроде старшекурсников, и цветник девушек вокруг них. Те тоже повернули головы к нам.
— Не хочешь знакомить меня с друзьями? Ясно.
Тон у него настолько ядовитый, что аж бесит.
— Что тебе «ясно»?
— Что только что тебя всё устраивало, а теперь — «всё, пока». Как ты сказал, я «нормальнее ваших»? Или это была очередная шутка? А то я не понял, где смеяться.
Фигасе предъявы! У меня, конечно, есть недостатки — у кого их нет? — но лицемерие к их числу не относится! И то, что Эрик подумал так обо мне, — особенно то, что он вроде даже имеет для этого основания, — настолько выводит из себя, что, когда со стороны компании доносится что-то неразборчивое, но очевидно ехидное — и смешочки следом, — я срываюсь к ним. Всё равно ведь стоят рядом с проходом, без конфликта не обойдётся, поэтому можно начинать уже сейчас.