Идеальный реверс

После краткого изложения обстоятельств дела в сознании вдруг раздаётся голос капитана: «Вырвал сердце и съел? Не ожидал от вас такой прыти». Хм, значит, он вполне в курсе, что я его слышу. Знает, что я подглядывал за его мыслями? Да и похрен.

Я не отвечаю. Понятно, что теперь у него будут проблемы из-за меня. А впрочем, сам виноват – будет знать, как подбирать на помойках всякое отребье. Как говорится, благими намерениями…

Однако капитан тут же снова прикасается к моему сознанию – с неожиданной силой, словно распахивает рывком. Впрочем, уже настолько плевать, что я и не сопротивляюсь, пусть смотрит. Что он вообще рассчитывает там найти?

– Обвиняемый, встаньте. Вы признаёте свою вину?

– Да.

– Желаете сообщить трибуналу о смягчающих обстоятельствах?

Невольно ухмыляюсь. За какое обстоятельство считается тот факт, что пять человек из шести были со спущенными штанами?

– Нет.

– Садитесь.

Я не в курсе протокола, но, наверное, уже скоро объявят приговор. Или будут совещаться? Хотя какой смысл, если разногласий, очевидно, нет?

И тут происходит нечто необъяснимое. Капитан Блэйк поднимается со своего места в первом ряду и громко говорит:

– Я принимаю на себя ответственность за преступление обвиняемого.

Пялюсь на него в полном недоумении – это что, часть протокола? Может, у них тут так принято?

Оглянувшись на скамьи, вижу на всех лицах изумление. Значит, вряд ли так было задумано. На трибуне генерал окаменел с вытаращенными глазами, а секретарь и вовсе открыл рот.

Капитан откровенно ухмыляется, обращает орлиный взор к секретарю и повторяет эту странную фразу. Что происходит? Он внезапно сошёл с ума?

Наверное, в голову генерала Сикорски тоже закралось подобное подозрение, потому что он откашливается и вопрошает:

– Капитан-майор, вы подтверждаете, что принимаете на себя ответственность за убийство шести человек?

И этот идиот с необъяснимым восторгом отвечает:

– Да, подтверждаю. Готов выслушать приговор.

Не выдержав, выпаливаю в его сознание: «Что вы творите?!». И хотя капитан Блэйк не отрывает взгляда от лица генерала, в моей голове звучат слова: «Проверяю, насколько хватит моих заслуг перед отечеством». Ага, вот мы и убедились, что он тоже слышит меня. Наверное, это работает в обе стороны, симметрично.

В полном недоумении смотрю как генерал поднимается с места, все встают вслед за ним. Полагаю, я тоже должен присоединиться.

– Приговор! Младший лейтенант Смит лишается возможности получения повышения, выслуги и любых дополнительных выплат на десять лет с этого момента. Капитан-майор Блэйк разжалован в младшие капитаны, лишается выслуги и боевых наград, а также лишается возможности получения дополнительных выплат на пять лет с этого момента. Испытательный срок – год. Если в течение испытательного срока любым из обвиняемых будет совершено нарушение, подлежащее рассмотрению трибунала, обвиняемые подлежат казни без права обжалования.

Правый конвоир произносит над моим ухом:

– Лейтенант, вытяните руки.

Он расстёгивает наручники и кивает на дверь. И я просто выхожу из зала – как будто я уснул, и всё это мне снится. Вишенка на торте: в коридоре капитан Блэйк мне ещё и подмигнул. Кто-то из нас определённо сошёл с ума.

глава 10

После трибунала меня переселили в отдельную комнатушку, номер 637. В отличие от зелёной казармы она полностью белая. Мне понравилось, выглядит опрятнее. Микроскопическая, вытянутая: только кровать и узенький проход справа, а на стене – пара гвоздей, чтобы вешалку с униформой повесить. Похоже на чулан или, может, гроб, но я всё равно обрадовался. Зато своя, даже с настоящими стенами, а не с решёткой. Теперь не нужно торчать на лестнице, завалился на кровать и читаешь, красота!

Но хотя с парнями из подразделения я теперь пересекался меньше, всё равно ситуация оставалась прежней. На всякий случай продумал возможные варианты событий, чтобы морально подготовиться. Шутки про «капитанскую шлюху» – вообще фигня, можно не обращать внимания. И даже если про самого капитана скажут что-то подобное – так и быть, я промолчу, хотя это труднее. Ну, и если придётся отсосать толпе сослуживцев – плевать, я смогу и даже кусаться не буду, лишь бы не подставлять капитана Блэйка.

Терпеть и выжидать я умею. А потом – через год, на задании, там, где можно будет незаметно избавиться от трупов, – каждого из них распотрошу так, что родная мать не узнает.

Однако больше ко мне никто не цеплялся. Это странно. Мне-то казалось, что после трибунала самый подходящий момент: я теперь в уязвимом положении, под усиленной слежкой, руки связаны ответственностью за жизнь капитана Блэйка – я же не совсем скотина, чтобы его подставлять. Очевидно, что теперь я должен стать более сговорчивым. И это действительно было бы так – если бы они вздумали проверить. Но они не решились.

Взгляды в нашу с капитаном сторону стали гораздо более нейтральными и мимолётными, даже я, при всём желании, не мог расценить их как повод для мести. Разных там высказываний больше не слышалось. Странные люди: то лезли без повода, а когда представился удобный случай добить – испугались.