На возвышении двое парней в наушниках следили за стрелками приборов. «Они никогда не поймут что к чему, — подумал Бразерхуд. — Так и сойдут в могилу, уверенные, что жизнь достают из целлофанового пакета». Бо Браммел и Найджел сидели внизу, как антрепренеры на генеральной репетиции. Позади них маячило с десяток теней, Бразерхуду совершенно безразличных. Он заметил начальника оперативного отдела Лоримера. Увидел Кейт и подумал: «Слава тебе Господи, жива!» Стоя у края этой своеобразной эстрады, Франкель хмуро докладывал о цепи поражений и провалов. Его акцент жителя Центральной Европы был еще заметнее.
— Вчера, двадцать девятого, по местному времени утром резидентура в Праге по телефону-автомату сделала попытку позвонить домой Наблюдателю, — сказал он. — Номер был занят. Проверяющий звонил пять раз в течение двух часов из разных районов города. Все время занято. Он пробовал связаться с Угрем. Номер не в порядке. Все испарились, ни с кем невозможно связаться. В полдень резидентура посылает девушку-связную в столовую, где обычно завтракает дочь Угря. Дочь его — девчонка сообразительная и, возможно, знает, где находится отец. Нашей связной шестнадцать лет, но про таких говорят «мал да удал». Связная слоняется там в течение двух часов, навещая оба зала попеременно и проверяя очередь. Никакой дочки Угря нет. Связная проверяет табель прихода на работу в проходной завода, сказав охранникам, что она ее товарка и соседка по квартире. Вид у нее настолько невинный, что ее допускают к табелю. Дочь Угря в табеле не отмечена и в качестве больной — также. Исчезла.
Присутствующие взволнованы, и никто ни с кем не разговаривает, каждый говорит лишь с собой. Помещение продолжает наполняться народом. «Сколько людей должно здесь находиться, чтобы можно было считать, что похороны всей нашей агентурной сети прошли достойно?» — подумал Бразерхуд. Еще восемь минут Франкель продолжал свое унылое перечисление.
— Вчера в семь утра по местному времени резидентура в Гданьске посылает двух местных ребят чинить телеграфный столб возле дома, где живет Актер. Дом его находится в тупике, и другого выхода из него нет. Обычно он каждое утро едет на работу в машине, выходя из дома в 7.20. Но вчера машины его возле дома не было. И на стоянке ее тоже не было. С того места, где они работают, они могут наблюдать за входной дверью Актера. Входная дверь заперта, никто через нее не входит и не выходит. Окна нижнего этажа затянуты шторами, нигде нет света, и свежих следов от машины на подъездной аллее тоже нет. У Актера есть близкий друг-архитектор. Актер любит иногда по дороге на работу выпить с ним чашечку кофе. К числу наших агентов этот архитектор не принадлежит и в списках не значится.
— Венцель, — уточняет Бразерхуд.
— Да, Джек, фамилия архитектора Венцель. Один из наших парней звонит господину Венцелю и говорит ему, что заболела мать Актера. «Как я могу связаться с ним, чтобы сообщить ему это неприятное известие?» — спрашивает он господина Венцеля. Тот отвечает: «Попробуйте позвонить в лабораторию. Насколько серьезно заболевание?» Парень говорит, что возможен смертельный исход и что Актер срочно должен выехать к ней. «Передайте ему это, — говорит он. — Сообщите ему, пожалуйста, что Максимилиан просит его быть у одра матери как можно скорее». «Максимилиан» — это условное обозначение краха. Значит, все кончено, сматывайся, спасайся любыми способами, не заботясь о средствах и о том, чтобы соблюсти декорум. Парень этот находчив. Кончив говорить с господином Венцелем, он тут же набирает номер лаборатории, где работает Актер. «Говорит господин Максимилиан, где Актер? Мне он срочно нужен. Скажите ему, что звонил Максимилиан и что дело касается его матери». — «Актер сегодня отсутствует, — отвечают они. — Он вызван на конференцию в Варшаву».
У Бразерхуда немедленно находится возражение.
— Никогда они так не ответят, — ворчит он. — Служащие этой лаборатории не распространяются насчет передвижений сотрудников. Лаборатория принадлежит одной организации высочайшей секретности. Кто-то хочет обвести нас вокруг пальца.
— Конечно, Джек. Я тоже подумал точно так же. Ты разрешишь мне продолжать?
Двое-трое людей повернули голову, ища в задних рядах Бразерхуда.
— Когда мы не смогли связаться с Актером, мы дали распоряжение в Варшаву попробовать выйти непосредственно на Вольтера, — продолжал Франкель. И через паузу: — Вольтер болен.
Бразерхуд издал сердитый смешок:
— Вольтер? Да он в жизни не болел!
— В министерстве говорят, что он болен, жена его говорит, что болен, любовница говорит, что болен. Отравился грибами. Болен. Такова официальная версия. И все отвечают одно и то же.
— Но это же только официальная версия!
— Что ты хочешь от меня, Джек? Хочешь сказать, что сделал бы на моем месте в то время, как я этого не сделал. Так? Полная темнота, Джек. И все глухо. Как после бомбежки.
— Ты говорил, что для Актера оставлялись инструкции, — сказал Бразерхуд.
— Оставлялись и продолжают оставляться. И вчера оставлялись. Деньги и инструкции от нас.
— И что же?