Идеалы христианской жизни

Глава семьи принимал его наедине в своем кабинете, беседовал с ним не менее четверти часа, хотя вообще был человек очень занятой. Старичок уходил от него радостный: хозяин давал ему помощь, достаточную на целые полгода. Тогда он отправлялся к детям. Они удивлялись его старости и бывали ему очень рады.

Доподлинно никто не знал, как и почему встретился старичок и их отец, и ни тот, ни другой об этом определенно не говорили, и оба отвечали уклончиво, когда их о том спрашивали. Но по некоторым догадкам, отец их знал старичка, когда сам был еще учащимся, очень небогатым человеком, и тогда начал помогать ему, урезывая себя.

Но как бы то ни было, и дети со своей стороны совали ему серебряные монетки и разные сладости – конфеты, чернослив, орехи, которыми в эти дни были богаты, – все это для его внуков, о которых он рассказывал.

Так начинался день великого праздника.

И на всю жизнь, в память праведного отца своего и в память счастливого своего детства, они, выросши, сохраняли теплую жалость к старикам и к детям и помогали им, чем могли.

Если у ребенка чуткая душа и он рано узнает страдание, это один из самых верных путей к Богу.

Страдание бесконечно в разнообразии своем. Это далеко не всегда сиротство и бедность. И в детском возрасте горючие слезы могут литься через золото.

Бывают дети особенно идеально настроенные, с тончайшей душевной организацией. Они могут иметь восторженную привязанность к своим родителям, но вдруг узнают про этих родителей что-нибудь такое позорное, что для этого возраста, рассуждающего прямо и не знающего жизни, совершенно унижает родителей в их глазах. И какая тут мука – любить и быть вынужденным презирать!

Или ребенок с робкой, но страстной жаждой привязанности окружен холодностью. Родители заняты делами и развлечениями, так что забывают о детях, и никто не присмотрится к тому, что творится в маленьком обособленном сердце, ревниво прячущемся от людей… И ребенок растет, питаясь своими тайными слезами.

Мой мир был мир иной: не мир волшебной сказки
И первых детских снов. В полуночной тиши
Он создан был в груди безумной жаждой ласки,
Он вырос и расцвел из слез моей души.[4]

И вот тут к кому кинуться, кому довериться? Кому без стыда, без утайки можно открыть все-все, кротко и безропотно жалуясь, прося утешения, прося сил…

О если б знали взрослые!

Если бы они знали, что под их крышей живет им близкое по крови, но заброшенное ими разумное и беззащитное существо, которое они мучают без всякой его вины. Если бы они знали, что в те часы, когда все засыпает и небо зрячее всматривается в землю, – если б они знали, что тогда маленькие страдальцы, пугливо прислушиваясь, не догадается ли кто об их печальной тайне, надрывают слабую грудь сдержанными рыданиями, и горе это, великое неизбывное горе, окружает и невыносимо теснит их со всех сторон.

Захлебываясь в слезах, дрожа всем телом, – что бы дали они тогда за один ласковый взгляд, за одно доброе слово!

И тогда происходит одно из невидимых Божьих чудес.

Стерегущий эти души Христос склоняется к ним, невидимо берет их за руки, прижимает к себе, как пастух испуганную трепещущую овцу.

И все, что было слышно ими о страданиях Христа, встает вдруг разом. Они чувствуют, что страдают не одни, и странная острая радость слияния муки своей с мукой Христовой проникает в них.

О эта сладость, сменяющая недавнюю дрожь, страх и одиночество, эти блещущие восторгом глаза, этот шепот непонятных слов, немогущих пересказать Богу всего, что наполняет то сердце, в которое Он вошел и в котором останется.

Эти часы не забудутся. И этих детей никто никогда, никогда не оторвет от Христа…

Бывают дети особенно отмеченные перстом Божиим, дети задумчивые, сосредоточенные, милостивые, набожные с первых лет своих.

Однажды в одной из чтимых петербургских часовен мне довелось увидеть милого ребенка лет четырех.

Она была одета во всем белом, и из белого шелкового капора смотрело прелестное лицо в рамке светлых вьющихся волос с черными серьезными глазами.

В ней было что-то важное, сосредоточенное, как это часто бывает в детях, развитых не по летам. Глаза ее глядели тоже внимательно, сочувственно, но несколько строго.

Почтенная пожилая няня держала девочку за руку. Она, помолившись широким крестом у входа, подошла к свечному ящику, купила несколько свечей и стала ставить эти свечи у главных икон. За всем этим красавица девочка пристально присматривала, точно проверяя, так ли все исполняет няня, как надо. Ставя свечку, няня всякий раз подымала девочку с пола и подносила ее к иконе. Девочка тянулась к ней руками, предварительно набожно перекрестясь на руках у няни.

Было отрадно следить за ними.

Когда они обошли все иконы, я спросил у няни, часто ли они тут бывают.

– Да почитай всякий день, – радушно ответила няня, – все меня сюда тянут.

– Что же, Богу любит молиться?