Покорив Туркестан и занявшись строительством края, русская государственная власть в основание судебного устройства положила принцип сохранения у туземцев народного суда с изменениями, кои необходимы для пользы самого народа и уменьшения в нем фанатизма, а следовательно, и преград к сближению с русскими[255]
.Российские колонизаторы превратили юридическое поле шариата в систему «народных судов» под председательством мусульманских правоведов, избиравшихся на пост путем голосования. Таким образом колониальная администрация, сохранив профессию мусульманских правоведов как таковую, подвергла значительным изменениям широкий правовой контекст и саму сеть властных отношений, в которую были включены эти специалисты[256]
.Поступая таким образом, российские власти не только лишали местных правителей судебной власти, но и отрицали сам факт того, что мусульманские ханы и эмиры когда-либо имели полномочия осуществлять правосудие. С одной стороны, имперский проект реконструкции механизмов шариата в колониальной Средней Азии помогал воплощению замысла культурной трансформации[257]
. С другой стороны, реконструкция шариата была неразрывно связана с системой взглядов, согласно которой право является областью исключительной компетенции профессиональных юристов. Стоит сказать, что большинство колониальных чиновников занимались повседневными административными делами и не слишком углублялись в среднеазиатскую историю права. Тем не менее российская имперская администрация не придерживалась единого мнения относительно истории регионального права: чиновники на местах порой отстаивали различные позиции. Однако если колониальные власти иногда и признавали, что в более ранние периоды местные правители вершили суд, то обычно утверждалось, что ханы и эмиры делали это «по произволу»[258].В то время как одни колониальные чиновники гиперболизировали роль мусульманского правителя в юридическом поле региона, другие попросту игнорировали ее важность. Яркую иллюстрацию тому представляет неопубликованная работа выдающегося востоковеда Василия Вяткина, посвященная истории культуры империи Шейбанидов[259]
. В одном из разделов работы описывается судебная система империи[260]. Вероятно, автору было неизвестно, что ханские дворцы Бухары, Хивы и Коканда выполняли судебные функции. В основе исследования Вяткина лежит неизвестный текст об исламской судебной этике (указанный под названием «Адаб ал-кази»), а также три правовых руководства раннего Нового времени. Первым из них являются тетради самаркандского казия конца XVI века[261]. Второе руководство – «Мухтар ал-ихтийар ‘ала ал-мазхаб ал-мухтар». Его автор, Ихтийар ад-Дин бин Гийас ад-Дин ал-Хусейни, служил казием в Герате при султане Хусейне Байкаре, правителе династии Тимуридов[262]. Наконец, третье руководство – это источник под заглавием «Шурут-и аранги», о котором больше не имеется никаких сведений. В системе разрешения конфликтов, которая у Вяткина называется шариатом, единственные должностные лица, исполняющие обязанности судей при ханском правлении, – это казии и муфтии.Российские колониальные власти представляли введение народных судов как двойное достижение. Во-первых, им удалось сохранить статус-кво; во-вторых, новая правовая система представлялась более рациональной и свободной от действующей по своему усмотрению власти правителя[263]
. В данный культурный проект были активно вовлечены востоковеды. В имперский и раннесоветский периоды эксперты по языкам Средней Азии и истории исламской культуры, наблюдая за процессами в «народных судах», приходили к весьма изобретательным выводам относительно шариата и описывали его в своих трудах. Одна из таких работ принадлежит авторству Нила Сергеевича Лыкошина (1860–1922), посвятившего казиям русского Туркестана целую монографию. В основе данной работы лежало собственное наблюдение Лыкошина, сделанное во время работы приставом в мусульманских кварталах Ташкента. По словам Лыкошина, прежняя правовая система оседлых жителей Туркестана была представлена исключительно казиями, от решений которых зависела жизнь и смерть подданных; народный суд же «сменил» эту систему. Лыкошин подчеркивает, что институциональные нововведения русских властей в области исламского права сводятся к ограничению прежней компетенции казиев: некоторые преступления были выведены из-под их юрисдикции, а телесные наказания были отменены[264].