Идеи с границы познания. Эйнштейн, Гёдель и философия науки

Кроме того, часто слышатся жалобы, что истина в целом от нас всегда ускользает. Верно, говорит Блекберн, но и частичные истины могут быть совершенно объективными. Он цитирует остроумный ответ Клемансо скептикам, которые спросили, что скажут историки будущего о Первой мировой войне: «Они не скажут, что Бельгия захватила Германию».

Если релятивизму нужен броский лозунг, им может послужить афоризм Ницше «Нет никаких фактов, только интерпретации». Ницше был склонен писать так, словно истину создают, а не открывают, и весь вопрос в том, как заставить других разделить наши представления, а не как привести эти представления в соответствие с реальностью. Другое высказывание Ницше гласит: «Истины – иллюзии, о которых мы забыли, что они иллюзии». Если это так, едва ли можно считать того, кто говорит чушь, таким же злодеем, как того, кто искажает истину. Вероятно, перефразируя Ницше, истина – та же чушь, утратившая подозрительный запашок коровьего навоза. Блекберн относится к Ницше неоднозначно, поскольку тот, если бы не его «незаурядное остроумие», мог бы считаться «главным занудой в философии». Однако, замечает Блекберн, на сегодня Ницше – самый влиятельный из великих философов, не говоря уже о титуле «покровителя постмодернизма», так что с ним приходится бороться. Среди самых печально знаменитых доктрин Ницше – перспективизм, мысль, что все мы обречены взирать на мир искаженно и ограниченно, со своей точки зрения, определяемой нашими ценностями и интересами. Привела ли эта доктрина самого Ницше к отрицанию истины, вопрос спорный: в его зрелых сочинениях, по крайней мере, он с презрением отзывается лишь об идее метафизической истины, но не о ее исторической и научной разновидностях. Тем не менее Блекберн обвиняет Ницше в непоследовательности мышления. Нет никаких причин, говорит он, утверждать, что все мы навеки обречены на одну-единственную точку зрения или что разные точки зрения нельзя ранжировать по степени точности. А если мы можем перейти с одной точки зрения на другую, что нам помешает свести свои частичные представления во вполне объективную картину мира?

Самым заметным отрицателем истины в американском философском сообществе последних лет стал, вероятно, Ричард Рорти (он умер в 2007 году). Такой выдающейся фигурой сделали Рорти ясность и красноречие, с которыми он развенчивал идею истины, а следовательно, и всю западную философскую традицию. Он утверждал, что наш разум – не «отражение» мира. Идея, что мы можем как-то выпрыгнуть из собственной шкуры и исследовать отношения между своими мыслями и реальностью – иллюзия. Мы можем построить теорию об этих отношениях, но теория – это лишь очередная мысль. Язык – механизм приспособления, слова, которыми мы пользуемся, – инструменты. Для разговоров о мире есть много конкурирующих лексиконов, одни относительно удобные, другие не очень – все зависит от потребностей и интересов человечества. Однако никакой лексикон не соответствует Тому, Как Все На Самом Деле. Исследования – это процесс достижения консенсуса по вопросу о том, как лучше всего обращаться с миром, а «истина» – просто комплимент результату. Рорти обожал цитировать американского прагматика Джона Дьюи: поиски истины – это лишь часть поисков счастья. Еще он любил цитировать Ницше: истина – суррогат Бога. Спрашивать, любит ли человек истину, говорил Рорти, все равно что спрашивать, спасен ли он. В своих рассуждениях о морали мы больше не тревожимся, соответствуют ли наши выводы Божьей воле, так и во всех остальных исследованиях нам нужно перестать беспокоиться о том, соответствуют ли наши выводы реальности, не зависящей от сознания.

Служат ли аргументы Рорти оправданием тем, кто говорит чушь? Блекберн считает, что да. Ведь серьезные ученые, работающие в лабораториях, тем и занимаются, что пытаются добиться консенсуса между коллегами. Но ведь того же добиваются и креационисты, и те, кто отрицает Холокост. Рорти всячески подчеркивал, что хотя различие между истиной и консенсусом недоказуемо, мы вполне способны отличать «легкомысленное» от «серьезного». Есть люди «сдержанные, порядочные и достойные доверия», а есть «неразговорчивые, нелюбопытные и замкнутые». Блекберн считает, что единственный способ их различать – отношение к истине: серьезные люди о ней заботятся, легкомысленные – нет. Однако из работ Рорти можно сделать и другой вывод: серьезные люди заботятся не только о том, чтобы добиться всеобщего согласия, но и о том, чтобы обосновать свои методы обеспечения согласия (в частности, именно это делают астрофизики и не делают астрологи). В сочетании с верностью какому-то трансцендентному представлению об истине это и составляет критерий Рорти, позволяющий отличить серьезных исследователей от тех, кто говорит чушь.