Читаем Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции полностью

Представляет ли социальная физика «лишь прямое продолжение физиологии», как этого желает Кабанис? Нет, отвечает Конт, эти две науки нельзя ни смешивать, ни сливать. В одном только смысле социальная физика является «ветвью физиологии», в том смысле, что история цивилизации есть «продолжение и неизбежное дополнение» естественной истории человека[1521]. Но во всех остальных отношениях между этими двумя науками существует «резкая разница». Социальные явления, будучи результатом коллективной деятельности рода и выражая, в конечном счете, самую его организацию, очень рано становятся слишком сложными, чтобы можно было пытаться «связать какой-либо момент этого ряда с точкой первоначального отправления, игнорируя промежуточные отношения»[1522]. Чтобы хорошо изучить эти явления и вполне познать их, необходимо «установить прямую связь каждого звена ряда с последующим и предыдущим звеньями – и только с ними»[1523]. К этому теоретическому основанию присоединяется практическое, точно так же требующее различения этих двух наук. Так как вопрос идет об определении системы реорганизации современного общества, то одних физиологических законов еще недостаточно. Они учат нас только тому, что известное состояние цивилизации, говоря вообще, наиболее соответствует человеческой природе, но на каком расстоянии от этого состояния находится человечество в настоящее время? каков путь для его достижения? какой план социальной организации нужно применить? – на эти вопросы невозможно ответить, не обратившись прямо к истории цивилизации[1524].

«Истинное отношение», существующее между социальной физикой и физиологией, состоит в том, что вторая дает первой точку отправления. Физиология дает нам возможность знать причины, делающие человеческий род прогрессивным. Она объясняет образование первичных человеческих агрегаций до того момента, когда создание языка дало толчок цивилизации[1525]. Но с этого момента совокупность фактов, называемая цивилизацией, получает такую важность, становится столь сложной, что вызывает настоятельную необходимость в самостоятельной науке. Конт дает по этому поводу многочисленные объяснения. Хотя он никогда не упускает случая сказать, что социальная физика и физиология суть «две науки абсолютно одного и того же порядка», и допускает даже, что они – «две различные части единой науки», тем не менее он всегда стоит за то, что «понимать» и «изучать» их следует отдельно друг от друга[1526].

В таком случае становится понятным выражение, которое в настоящее время кажется довольно странным, но которое не казалось таким Конту. Социальная наука, говорит он, это «особая физика, построенная на непосредственном наблюдении явлений, относящихся к коллективному развитию человеческого рода»[1527]. Особая физика; но разве существуют в науке обособленные области, строго определенные границы?

По мнению Конта, существуют. Его философия опирается на предположение обособленности различных порядков явлений. Он допускает существование «социальных законов» для различных наук и протестует против «бесплодного научного единства»[1528]. Смешивать социальную физику с физиологией значило бы, по его мнению, допускать ошибку, аналогичную той, с которой справедливо боролись истинные физиологи и которая состоит в том, что изучение живых тел рассматривается, «как следствие и прибавление к изучению тел мертвой природы»[1529]. Конт избегает, таким образом, опасности впасть в материализм и ради предосторожности опровергает то, что он называет «мнимыми объяснениями» системы, «которая сводит высшее к низшему»[1530].

Уже в первых своих Opuscules Конт точно определяет метод социальной физики. Последняя может воспользоваться некоторыми физиологическими данными, так как развитие человеческого рода представляет поразительную аналогию с развитием индивидуума[1531]. Но ее естественным и очень богатым содержанием служат непосредственные наблюдения над различными проявлениями социального состояния. Причем почти все социальные состояния могут быть рассматриваемы как «существующие в настоящее время»[1532], так как дикие народы воспроизводят наиболее древние из них. Связь, установленную на основании хронологической последовательности, можно проверить сравнением явлений в различных местах[1533], говорит Конт, и этой замечательной фразой полагает основание описательной социологии в том виде, как ее понимает Спенсер.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука
Маршал Советского Союза
Маршал Советского Союза

Проклятый 1993 год. Старый Маршал Советского Союза умирает в опале и в отчаянии от собственного бессилия – дело всей его жизни предано и растоптано врагами народа, его Отечество разграблено и фактически оккупировано новыми власовцами, иуды сидят в Кремле… Но в награду за службу Родине судьба дарит ветерану еще один шанс, возродив его в Сталинском СССР. Вот только воскресает он в теле маршала Тухачевского!Сможет ли убежденный сталинист придушить душонку изменника, полностью завладев общим сознанием? Как ему преодолеть презрение Сталина к «красному бонапарту» и завоевать доверие Вождя? Удастся ли раскрыть троцкистский заговор и раньше срока завершить перевооружение Красной Армии? Готов ли он отправиться на Испанскую войну простым комполка, чтобы в полевых условиях испытать новую военную технику и стратегию глубокой операции («красного блицкрига»)? По силам ли одному человеку изменить ход истории, дабы маршал Тухачевский не сдох как собака в расстрельном подвале, а стал ближайшим соратником Сталина и Маршалом Победы?

Дмитрий Тимофеевич Язов , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / История / Альтернативная история / Попаданцы
Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

История / Образование и наука / Документальное / Публицистика
1991: измена Родине. Кремль против СССР
1991: измена Родине. Кремль против СССР

«Кто не сожалеет о распаде Советского Союза, у того нет сердца» – слова президента Путина не относятся к героям этой книги, у которых душа болела за Родину и которым за Державу до сих пор обидно. Председатели Совмина и Верховного Совета СССР, министр обороны и высшие генералы КГБ, работники ЦК КПСС, академики, народные артисты – в этом издании собраны свидетельские показания элиты Советского Союза и главных участников «Великой Геополитической Катастрофы» 1991 года, которые предельно откровенно, исповедуясь не перед журналистским диктофоном, а перед собственной совестью, отвечают на главные вопросы нашей истории: Какую роль в развале СССР сыграл КГБ и почему чекисты фактически самоустранились от охраны госбезопасности? Был ли «августовский путч» ГКЧП отчаянной попыткой политиков-государственников спасти Державу – или продуманной провокацией с целью окончательной дискредитации Советской власти? «Надорвался» ли СССР под бременем военных расходов и кто вбил последний гвоздь в гроб социалистической экономики? Наконец, считать ли Горбачева предателем – или просто бездарным, слабым человеком, пустившим под откос великую страну из-за отсутствия политической воли? И прав ли был покойный Виктор Илюхин (интервью которого также включено в эту книгу), возбудивший против Горбачева уголовное дело за измену Родине?

Лев Сирин

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Романы про измену