Читаем Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции полностью

Мало того, социальная физика допускает и настоящие «опыты», подобные тем, какими являются для физиолога патологические случаи, изменяющие обычный порядок явлений. В истории встречаются периоды, когда преобладали известные политические комбинации, которые «имели тенденцию более или менее задержать развитие цивилизации»[1534]. Изучение таких периодов является для социальной физики эквивалентом опыта. Конт не развил этой мысли. В особенности, он не выяснил того, каким образом, при необходимой последовательности событий возможны известные уклонения, требующие поправок: новое чудо той имманентной целесообразности, от которой ему не удалось избавить свою систему.

Таким образом, Opuscules Конта, столь сжатые и глубокомысленные, заключают в себе большую часть тех идей, которые подробнее и полнее, но без существенных изменений, будут изложены на страницах Курса положительной философии, слишком часто отличающегося крайним многословием. Мы отыскивали идеи Конта в его Opuscules[1535] потому, что они, знакомя нас с его теориями, дают нам, кроме того, драгоценное указание на то настроение ума, которое было у автора в начале его деятельности.

Не чисто умозрительная любознательность, как можно было бы подумать сначала, раскрывши Курс о положительной философии, а скорее практическое беспокойство было его исходным пунктом. Подобно многим другим писателям, о которых мы уже говорили, Конт констатирует глубокое смятение современного ему общества, состояние «кризиса, анархии», происшедшее вследствие естественного (spontan'e) разложения ниспровергнутого порядка вещей и несостоятельности новых принципов, с помощью которых пытались установить иной порядок[1536]. Подобно этим мыслителям и Конт надеется положить конец этому кризису.

Позитивизм, несмотря на его притязания на беспристрастие и воздержание от метафизики, возник вследствие потребности в новой вере. Зная это, уже не придется особенно удивляться тому, что он привел к фанатизму.

II

Политика Конта не что иное, как строгое приложение принципов его социальной физики. Так как «общество» есть реальность по преимуществу, то учреждения, созданные для индивидуума, должны исчезнуть. Свобода исследования – краеугольный камень критической доктрины[1537]. С этой первоначальной свободой связаны все другие ее виды[1538]. Провозгласите ее – они будут существовать, отриньте ее – они исчезнут. Конт отрицает ее. Он говорит о свободе совести в выражениях, которые напоминают выражения Луи-Блана, с тою разницею, что, стоя на исторической точке зрения и желая объяснить все, даже то, что он отвергает, он признает преходящую роль, которую сыграла свобода совести. Но из того, что она была полезна в определенный момент, не следует заключать, что она продолжает быть полезной и теперь или имеет законное право на существование. Нет ничего более ложного, как «превращать этот преходящий факт в вечный и абсолютный догмат». В астрономии, химии и физиологии нет места для свободы совести. «Всякий нашел бы бессмысленным не доверять принципам, установленным в этих науках компетентными людьми»[1539]. То же самое должно быть и в политике[1540]. Масса никогда не будет в состоянии проверить доказательства, доступные только одним ученым. Она всегда принуждена будет принимать эти доказательства на веру, не вполне понимая их.

Раз свобода исследования исчезла, должны исчезнуть в свою очередь и связанные с ней установления, т. е. верховенство народа и политические организации, вроде английской конституции, а равным образом – идея права.

Верховенство народа – пустое словосочетание. Английская конституция, «своего рода временный компромисс между революционным и ретроградным духом», не выносит пересадки[1541]. Что касается права, то Конт говорит о нем, как Бональд. Это – слово, которое должно быть «выброшено из настоящего политического языка, точно так же, как слово причина — из настоящего философского языка»[1542]. Это – понятие «безнравственное и анархическое». В реорганизованном обществе есть место только для обязанностей[1543]. Устраняя идею права, Конт устраняет также идею индивидуальности. Попытайтесь овладеть этой идеей – она ускользнет от ваших попыток. Что такое индивидуум? Об этом ничего не известно или, вернее говоря, известно, что реально только одно человечество. Индивидуальный человек – лишь «абстракция»[1544]. Люди, скажет Конт впоследствии, когда его пантеистический мистицизм проявится во всей своей силе, суть не «отдельные существа», а «органы великого Существа»[1545].

Критика индивидуализма и связанных с ним институтов, критика более полная, чем какая-либо из рассмотренных нами ранее, служит естественным введением ко взглядам Конта на политику и правительство.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука
Маршал Советского Союза
Маршал Советского Союза

Проклятый 1993 год. Старый Маршал Советского Союза умирает в опале и в отчаянии от собственного бессилия – дело всей его жизни предано и растоптано врагами народа, его Отечество разграблено и фактически оккупировано новыми власовцами, иуды сидят в Кремле… Но в награду за службу Родине судьба дарит ветерану еще один шанс, возродив его в Сталинском СССР. Вот только воскресает он в теле маршала Тухачевского!Сможет ли убежденный сталинист придушить душонку изменника, полностью завладев общим сознанием? Как ему преодолеть презрение Сталина к «красному бонапарту» и завоевать доверие Вождя? Удастся ли раскрыть троцкистский заговор и раньше срока завершить перевооружение Красной Армии? Готов ли он отправиться на Испанскую войну простым комполка, чтобы в полевых условиях испытать новую военную технику и стратегию глубокой операции («красного блицкрига»)? По силам ли одному человеку изменить ход истории, дабы маршал Тухачевский не сдох как собака в расстрельном подвале, а стал ближайшим соратником Сталина и Маршалом Победы?

Дмитрий Тимофеевич Язов , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / История / Альтернативная история / Попаданцы
Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

История / Образование и наука / Документальное / Публицистика
1991: измена Родине. Кремль против СССР
1991: измена Родине. Кремль против СССР

«Кто не сожалеет о распаде Советского Союза, у того нет сердца» – слова президента Путина не относятся к героям этой книги, у которых душа болела за Родину и которым за Державу до сих пор обидно. Председатели Совмина и Верховного Совета СССР, министр обороны и высшие генералы КГБ, работники ЦК КПСС, академики, народные артисты – в этом издании собраны свидетельские показания элиты Советского Союза и главных участников «Великой Геополитической Катастрофы» 1991 года, которые предельно откровенно, исповедуясь не перед журналистским диктофоном, а перед собственной совестью, отвечают на главные вопросы нашей истории: Какую роль в развале СССР сыграл КГБ и почему чекисты фактически самоустранились от охраны госбезопасности? Был ли «августовский путч» ГКЧП отчаянной попыткой политиков-государственников спасти Державу – или продуманной провокацией с целью окончательной дискредитации Советской власти? «Надорвался» ли СССР под бременем военных расходов и кто вбил последний гвоздь в гроб социалистической экономики? Наконец, считать ли Горбачева предателем – или просто бездарным, слабым человеком, пустившим под откос великую страну из-за отсутствия политической воли? И прав ли был покойный Виктор Илюхин (интервью которого также включено в эту книгу), возбудивший против Горбачева уголовное дело за измену Родине?

Лев Сирин

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Романы про измену