Идентификация эльфа

Огонь не стал набрасываться на зазевавшихся жертв с остервенением голодного хищника. Огонь действовал с холоднокровием законченного садиста, не разменивающегося по мелочам. А всю грязную работу обезумевшие от страха зрители сделали за него. Возвышенный эльф Вольфганг оказался единственным зрителем на этом ужасном представлении. Все из того же кресла он не отрываясь наблюдал за тем, как изнеженная либерийская публика рвала друг друга на куски, затаптывала в бетон и выбрасывала на манеж. А в это же время те, кто оказался сильнее, наглее и просто живучее, вываливались из разинутой пасти огромной полыхающей деревянной лодки бесформенными кусками блевотины, омерзительно воняющими первобытным страхом и разлагающимся враньем. Тем самым враньем, из которого, как из дерьма, столетиями кропотливо воздвигались моральные устои толерантного либерийского общества.

Когда все было кончено, министр здраворазвития Савонорола решил лично посетить цирк. В сопровождении многочисленной свиты он вошел в изуродованное здание и, стараясь не наступать на обуглившуюся плоть, спустился к почти не пострадавшему от огня манежу. Там министр долго смотрел в пустой бассейн, но так и не решился задать самый волнующий для себя вопрос: «куда же подевался Финеас Барнум?». Потом он подошел к уцелевшим креслам, с которых открывался отличный вид на зрительный зал.

— Кто–то должен ответить за все, — сказал он то ли самому себе, то ли свите. И пока министр смотрел на печеное яблоко в одном из кресел, в его мозгу уже зарождались первые идеи по этому поводу.

9

«Почему загорелся цирк Барнума и куда подевался сам Финеас?», — вот два вопроса, которые задал себе и окружающим практически каждый либериец. Как только закончились все траурные мероприятия, связанные с жертвами пожара, началось бурное обсуждение этих вопросов в обществе. Десятки версий были озвучены в средствах массовой информации, и у каждой из них появлялось множество сторонников. При этом между самыми бредовыми из них и самыми резонными не было ни малейшей разницы, потому что все они оставались просто версиями, не спеша обзаводиться более–менее правдоподобными подтверждениями. В общем, события в цирке можно было отнести к тем немногим случаям в истории Либерии, которые так и остались загадкой. Можно было бы, если бы не одна версия… даже не версия, а так, предположение. Но предположение, которое никто не спешил озвучивать. Причиной тому была пресловутая либерийская толерантность. Никто не решался публично связывать трагедию в цирке с возвышенным эльфом, последним собеседником Барнума. Даже следователи по нашумевшим «фруктовым убийствам» отнюдь не обрадовались печеному яблоку, найденному на месте трагедии. Они только окончательно засекретили материалы следствия. Поиски молодого эльфа, конечно же, велись, но настолько осторожно, что возникали серьезные сомнения в их положительном результате. По крайней мере, пути сотрудников бюро общественного спокойствия и Вольфганга ни разу не пересеклись. Мышонку–альбиносу Миклошу как никогда ранее нужен был слон для визита в посудную лавку, но все его намеки на эту тему Бегемот игнорировал.

И дело было не в том, что кот не хотел искать эльфа. Наоборот, он его искал и куда тщательнее, чем сотрудники бюро. Но не для того, чтобы сдать Миклошу и даже не для разговора, — Бегемот всего лишь хотел, чтобы Вольфганг все время был под его контролем. Слишком часто он оказывался в ненужных местах, если это действительно был он. Кот допускал, что жестокое убийство сестры сильно повлияло на психику молодого рыцаря, но не настолько же, чтобы так глупо подставляться раз за разом. Последний же случай в цирке вообще был из разряда необъяснимых.

Вместе с тем, по мнению Бегемота, последние события должны были ускорить развязку. Тот, кто оставил на пепелище очередное яблоко, похоже не учел силу либерийской толерантности. Уж очень явно все указывало на связь пожара с серией убийств. Огромный заголовок " во всем виноваты эльфы!!!» так и просился на первые полосы газет, но либерийское общество в очередной раз промолчало. И все же в этой тишине уже явственно ощущалась нервозность. Нужен был последний толчок, должен быть последний толчок, и Бегемот ждал его в самое ближайшее время.

Гермес бросил на стол несколько газет, еще пахнущих типографской краской, и плюхнулся в кресло. Даже не посмотрев в его сторону, Бегемот молча развернул одну из газет и стал изучать первую полосу.

— Там ничего нет, — остановил его исследования крот. — Четвертая полоса, маленькая заметка в правом верхнем углу.