Идентификация лукраедки

«Отнюдь. Она была безутешна. Ну или почти безутешна, ведь ты сумел подсластить свой уход внушительной дозой посмертных подарков, а верный Аль Капроне, со своей стороны, готов был морально поддержать её в критическую минуту. Думаю, ему не составило большого труда убедить свою опечаленную подругу в необходимости своего присутствия при вскрытии загадочного свёртка. Увиденное шокировало их обоих, но изворотливый ум Капрони тут же подсказал ему, как оптимально распорядиться обретённым сокровищем. Если ему удастся оживить эту гадину, выписанную весьма натуралистично, и научить её с шипением вставать на дыбы, то никакого золота в поте алхимического лица больше добывать не придётся: его – золото – в качестве задабривающих подношений отныне будут привозить возами новоявленные вассалы в количествах, не снившихся даже Крёзу».

– Оставался сущий пустяк: вдохнуть в неё жизнь.

«Вот именно. Но здесь нашего героя подстерегла неудача. То ли живописец был недостаточно убедителен, то ли алхимик недостаточно трудолюбив и псевдонаучно подкован… Ничего не вышло и у его с Маргеритой наследников – алхимиков ещё более незадачливых, чем основатель рода».

– Я понял, что шарлатанство – это призвание, которое в нашем роду обречено переходить от отца к сыну.

«Последний представитель славной трудовой династии перед отъездом в Испанию, в Саламанку, где он, пожертвовав целое состояние на благое дело, принял постриг в доминиканском монастыре Св. Стефана и получил имя Эстебан и фамилию де Карбон или же де Каброн – вечно их путаю, – уступил злополучный холст буквально за пару сольдо некоему Джузеппе Бальзамо – вам он больше знаком как граф Калиостро. Картина сопровождала Его Самозванное Сиятельство в скитаниях по Европе, пока не оказалась в России, где, наконец, почувствовала себя как дома. В один далеко не прекрасный день граф обнаружил, что полотно не содержит ничего, кроме… Как это там у вас называется?»

«Грунта?»

«Вот-вот. Гадина благополучно соскользнула с холста прямиком в санкт-петербургские болота, где и затаилась до поры до времени – ждать ей было не привыкать».

– А я-то надеялся, что мои предки внесли более весомый вклад в развитие лукраедства.

«Увы, из них даже монахи-то получались недоделанные: ни один из них так и не смог устоять перед главными мирскими соблазнами, хотя именно благодаря этому ваш род и протянулся тонюсенькой ниточкой сквозь века. Но я не стал бы исключать и того, что многолетние потуги Аль Капроне и его наследников-алхимиков всё-таки не пропали даром…»

– А зарубежные разновидности лукраедок откуда взялись? Отслаивались понемногу с холста от тряски, пока Бальзамо колесил по Европам?

«Вопрос понятен, ответ – не очень, беру тайм-аут. Но что-то наш менестрель холста и кисти приуныл, несмотря на свой неоспоримый вклад в расширение биоразнообразия планеты. Бьюсь об заклад, что не судьба соплеменника-самозванца, лишившегося занимательной диковинки, тому виной. А что же? Неблагодарность потомков, не удосужившихся даже памятник водрузить спасителю человечества, где-нибудь в точке всемирного равновесия, – угадал?»

Рафик действительно казался мрачным как Калиостро, только что обнаруживший досадную пропажу, и, похоже, ему уже нечем было ответить на новую колкость Ник-Сона. Я так и не пришёл тогда к нему на помощь, испытывая некоторое даже злорадство от того, что романтические струны его души были в тот день надорваны так же безжалостно и молниеносно, как п моей, – вероломной, но мастерской игрой на них наших с ним Форнарин.

Я выхожу из моды, чтобы войти во что-то более важное

Предпоследняя ночь перед «делом»: эльфы желают мне успеха, только успеха и ничего кроме него же, успеха. Я слушаю их вполуха: мне нужно выспаться, поэтому прощаюсь со всеми по-быстрому. А вот Рафаэль так и не явился: наверное, всё ещё на больничном как лицо, травмированное компроматом на свою Маргериту, а может, уже сублимирует свою травму в среднемосковский пейзаж.

И тут среди ночи я вдруг попадаю под холодный душ: женщина ты моя, которая давно уже не моя, ты готова пожертвовать ради меня слишком уж многим – и это в наш-то практичный век! Стою ли я такой жертвы? Убеждён, что стою, но не убеждён, дрожа под холодным душем, что в этом убеждена ты. Какая-то очень влиятельная инстанция должна бы прикрыть в этом деле тылы, если что-то пойдёт не так, а ведь оно никогда не проходит так. И эта версия многое ставит на свои места, но порождает немало вопросов, которые потихоньку перекрывают поступление холодной воды. А вот и краники с горячей водой, два краника, два источника наслаждения – два твоих глаза. И либо я ничего не понимаю в людях, либо только этим глазам и нужно верить, тем более что обещают они как минимум пару часов потерянного, казалось бы, навсегда полноформатного рая вдвоём в эпоху, когда стандартный рай обычно умещается на нескольких чипах. Тем более, что и терять-то мне нечего: вон, даже цепь – и ту потерял, спасибо моим новым хозяевам!