Харвей был колоритной фигурой — бывший фебээровец, он не расставался с пистолетом, что не было принято в среде сотрудников ЦРУ. Я ничуть не сомневаюсь в искренности его убеждения, что убийство главы иностранного государства, если начальство решило, что это необходимо по соображениям безопасности США, — дело патриотическое и даже высокоморальное. Такую позицию разделяли многие из романтически настроенных сотрудников служб тайных операций, люди так называемого «ковбойского» типа, да и вообще в 1960-61 годах многие официальные лица за пределами ЦРУ тоже поддержали бы эту позицию. Так или иначе высокопоставленные офицеры ЦРУ — Харвей и Биссел — были убеждены, что Белый Дом, пусть и в устной форме, но настаивал на разработке — на всякий случай — плана убийства. Правда это или нет, из официальных документов со всей ясностью заключить невозможно.
Чем дольше я работал на Тайване, тем чаше мне приходилось навещать штаб-квартиру, поскольку я оказался вовлеченным в массу проектов, представлявших интерес и для Госдепартамента, и для министерства обороны, которое проявляло особый энтузиазм по поводу программ разведки средствами связи и при помощи аэрофотосъемок. С началом нового десятилетия и с приходом в Белый Дом нового президента я обнаружил, что мои гарвардские знакомые Макджордж Банди и Артур Шлесингер-младший стали влиятельными людьми, так что, бывая в Вашингтоне, я навещал их, чтобы побеседовать о ситуации в Китае, Японии и в юго— восточной Азии.
Весной 1961 года главной темой, занимавшей моих вашингтонских друзей, была Куба. Насколько я помню, никто как в правительстве Эйзенхауэра, так и в правительстве Кеннеди, не сомневался в том, что, с точки зрения стратегических и внутриамериканских интересов, крайне важно избавиться от Кастро. Артур Шлесингер-младший старался убедить меня и других в том, что операция в Заливе Свиней — дело неумное, поскольку слухи о ней уже достигли журналистских кругов, и США не удастся выступить с правдоподобным отрицанием причастности к ней. В этом смысле он оказался совершенно прав. При всем том в Вашингтоне преобладало мнение, что необходимо предпринять какую-то силовую акцию. Не обладавшая достаточным опытом команда Кеннеди носилась с идеей, что США должны продемонстрировать приверженность принципу политических свобод и твердое противодействие «национально-освободительным войнам», об усилении которых в ближайшем будущем заявил в январе 1961 года Хрущев.
Мне представляется, что ошибка Биссела (если речь вообще идет об ошибке) состояла в том, что он был слишком логичен. Свойственный ему стиль рассуждений отличался аналитической элегантностью, что более подходит миру экономики и права, но не миру тайных операций[7]. Мне случилось слышать, как Биссел, выступая в защиту проекта высадки кубинских эмигрантов, утверждал, что, ввиду беззаконий кастровского режима, моральное оправдание этой операции — в ее успешности. Я могу представить, что Биссел говорил сам себе, что было бы абсурдным планировать вторжение на Кубу 1400 человек, зная, что это будет сопряжено с множеством жертв, и в то же время не соглашаться помочь одному из кубинцев убить Кастро — тем более, что после этого может отпасть необходимость во вторжении. Биссел, несомненно, верил в необходимость проведения операции в Заливе Свиней, к тому же знал, что и президент-республиканец, и президент-демократ одобрили ее. То же самое касается изыскания способов «избавления от Кастро» — он знал, что правительственные круги (и при Эйзенхауэре, и при Кеннеди) очень хотели этого и оказывали соответствующее давление, которое он не мог не чувствовать.
Мне кажется, что Дик Хелмс, который, даже зная о давлении правительственных кругов, умудрился держаться в некотором отдалении от проекта высадки на Кубе, лучше всех понял суть ситуации с президентским одобрением разработки планов ряда покушений. Он согласился с сенатором Чарлзом Матиасом (1975 г.), что эта ситуация напоминает убийство Бекета в кентерберийском кафедральном соборе — стоило королю лишь вымолвить: «Кто избавит меня от этого человека?» — как дело было сделано[8]. Хелмс подтвердил, что прямого указания из Овального кабинета о подготовке покушений не поступало, однако признал, что от официальных лиц в Белом Доме «исходила некая искра», свидетельствовавшая, что, если Кастро «исчезнет, они вовсе не опечалятся». Я могу подтвердить, что в 1960, 1961 и в 1962 году вашингтонские политики были чуть ли не одержимы проблемой Кубы, и, если бы какой-нибудь кубинец убил Кастро, они, вероятно, расценили бы это как нечто, не менее полезное, чем убийство Гитлера.
Сегодня политический климат уже не тот, однако элементарная справедливость требует признать факт, что большинство американцев считали, что они находятся в состоянии необъявленной войны на нескольких фронтах, войны против экспансии диктаторски-полицейских государств. А потому консолидация просоветского режима Кастро на Кубе была для них первым — более чем за десятилетний период — прорывом линии сдерживания коммунизма.