Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.)

11 ноября 1948 г. в секторе истории советского общества под председательством А. П. Кучкина состоялось обсуждение сборника документов «Национализация земли в РСФСР» под редакцией Е. А. Луцкого[1346]. В основу сборнника легли документы Наркомзема, расположенные в хронологическом порядке.

Неприятности со сборником начались еще в 1947 г. Тогда на него пришла отрицательная рецензия А. В. Бычкова, указывавшая, что в книге есть документы «врагов народа». 8 августа того же года начальник НИО ГАУ МВД СССР П. Г. Софинов обратился к начальнику УПА ЦК ВКП (б) Г. Ф. Александрову с письмом, в котором писалось, что издание затруднено «наличием в документах многих подписей и фамилий в тексте таких лиц, которые были разоблачены впоследствии как враги народа…». УПА рекомендовало переработать сборник, «тщательнее подойдя к отбору документов, сократить примечания и написать новое введение»[1347].

Эта проблема сразу же обозначилась и на заседании: в книге выступавшие обнаружили много документов, которые противоречили официозной концепции. Нашлись цитаты эсера В. М. Чернова. Например, часть документов опровергала миф о бескомпромиссной классовой борьбе с помещиками, поскольку показывала, что нередко землю на совершенно законных основаниях им оставляли. Выступавший М. А. Снегирев подчеркнул, что в этом случае, дабы читатели не сделали «неправильных» выводов, необходимо сделать развернутые комментарии, «нужно дать правильные теоретические предпосылки»[1348]. Снегирев посетовал, что составители упустили из виду одну простую вещь: несоответствие документов тому, что должно «было бы быть» объясняется «засорением» Наркомзема «старыми специалистами», искажавшими политику советской власти[1349]. Тезис о «засоренности» кадров Наркомзема развила П. Н. Шарова: «В Наркомземе работало очень много и развивали большую энергию правые эсеры, буржуазные специалисты, профессора и т. д., которые писали разные циркуляры, разъяснения и т. д., и от хорошего закона получалась не советская политика»[1350]. Таким образом, возникшее противоречие между фактами и официальными представлениями разрешалось с помощью нехитрой конспирологической версии, построенной на привычке искать врагов везде и повсюду. Оба оратора предлагали отказаться от хронологического принципа и расположить документы по тематическому. Такой ход позволял решить некоторые возникшие проблемы, поскольку давал больше простора для манипуляции с источниками, вырывая их из контекста.

Против этого выступила Э. Б. Генкина, заявившая: «…Когда речь идет о документальном сборнике, мы документов сами не составляем, мы берем то, что дает нам архив. Мы не можем представить документы в том духе, какой желателен нам. Ряд процессов не отложился в документации… В работе можно написать об этом, а в документальном сборнике придумать документ или составить его нельзя»[1351]. Она настаивала на сохранении хронологического принципа, но с сокращением документов, в которых отразилась левоэсеровская политика. В целом же Генкина признала сборник вполне готовым к печати после небольшой доработки.

В русло идеологической кампании попытался вернуть обсуждение научный сотрудник Е. Зомбе, посчитавший, что введение к сборнику слишком «спокойное», а ряд положений «звучит очень объективистски»[1352].

Наконец, слово дали Луцкому. Он отрицал, что документы Наркомзема — это плод контреволюционной провокации. Мнение М. А. Снегирева и П. Н. Шаровой он отверг категорически. Наоборот, подчеркнул, что циркуляр о возврате земли помещикам был издан по указанию советского правительства[1353].

Аргументы Луцкого показались убедительными А. П. Кучкину, который признал, что сборник в целом готов и не требует кардинальной переработки. Он предложил указать, что издание не предназначено для широкого круга читателей. Особенно осторожно он рекомендовал обращаться с цитатами В. М. Чернова, сократить их и усилить критику[1354].

Обсуждение сборника, подготовленного Луцким, в целом, прошло удачно. Его рекомендовали для печати, сопроводив рядом обязательных замечаний. Эта история, видимо, не пошатнула и положения историка в негласной партийной иерархии института. Во всяком случае, на Ученом совете 24 марта 1949 г., посвященном борьбе с «буржуазным космополитизмом», Луцкий выступил сразу после речей директора Б. Д. Грекова и главного «погромщика» А. Л. Сидорова. Основной пафос выступления Луцкого был направлен против «группы Минца», которая «мешала» развитию советской исторической науки[1355]. Пикантность ситуации заключалась в том, что именно благодаря Минцу Луцкий попал в Институт истории. Впрочем, в его выступлении не было сказано ничего принципиально нового по сравнению с речью А. Л. Сидорова. Проведенная кампания в стенах института, по всей видимости, не поколебала положения Луцкого, даже несмотря на то, что он был докторантом Минца.