Идеологические кампании «позднего сталинизма» и советская историческая наука (середина 1940-х – 1953 г.)

Теперь, когда борьба против «буржуазных объективистов» и «безродных космополитов» несколько поутихла, а идеологи ринулись громить марризм, этим решили воспользоваться и провести защиту. Она состоялась 11 июня 1951 г. Одним из оппонентов выступил академик Е. В. Тарле, давший очень хороший отзыв, попеняв в нем только на недостаточное использование шведской литературы. Прекрасно понимая специфику времени, он подчеркнул: «Исследование Фейгиной сослужит науке большую службу, так как оно опровергает и обезвреживает столь характерные для историков Англии, Германии, Франции попытки преуменьшить роль и значение России уже в начале XVIII столетия»[1331]. Защита оказалась успешной: «…Работа прошла единогласно, с овациями»[1332]. В овациях была, видимо, и немалая доля моральной поддержки коллег за пережитые трудности. На следующий год Фейгина вновь была утверждена Президиумом АН СССР в качестве старшего научного сотрудника. Но все опять закончилось катастрофой.

В конце 1952 г. ВАК отказался утверждать докторскую степень. Под разными предлогами диссертацию перенаправляли на повторные рецензирования. Наконец, когда работу направили на отзыв к С. И. Архангельскому, за нее вступился Е. В. Тарле. Сохранилось его письмо, в котором он просит рецензента дать положительное заключение: «Работа Фейгиной — марксистская работа и ученая работа, и патриотическая работа. Все ошибки Фейгиной исправлены полностью.»[1333]. Но даже это не помогло.

Положение Софьи Ароновны осложнилось тем, что в качестве заместителя директора в институте появился активный борец против «буржуазных объективистов» и «безродных космополитов» А. Л. Сидоров. Защитников у нее теперь не было: С. В. Бахрушин умер, А. И. Андреев переехал в Ленинград, директор Б. Д. Греков болел и находился при смерти. А вот А. Л. Сидоров обладал реальной властью. Для того, чтобы показать свою решимость бороться за реализацию идеологических директив, он начал удалять из института сотрудников, отмеченных критикой в ходе кампаний.

Под предлогом того, что Фейгина «обнаружила методологическую слабость и не дала ни одной ценной научной работы», ее было решено уволить в связи с сокращением объема работы в секторе. 11 апреля 1953 г. ей было сообщено об этом решении. 17 апреля Софья Ароновна подала в дирекцию заявление с просьбой продлить ее работу до 4 мая, а с 4 мая предоставить двухмесячный очередной отпуск, так как с июля 1953 г. она получает право на пенсию. Дирекция проявила гуманность: просьбу удовлетворили. Но Фейгина попыталась бороться. Он написала заявление в Президиум АН СССР, который вынужден был создать комиссию по выяснению обстоятельств дела. «Специально назначенная комиссия Президиума под председательством проф. В. О. Светлова рассматривала в присутствии С. А. Фейгиной ее заявление и признала необходимым согласиться с отчислением в связи с сокращением штатов»[1334]. Приказом № 201 Фейгина была отчислена из Института с 27 июля 1953 г. На этом в деле можно поставить точку. Фейгина впоследствии все-таки смогла вернуться в науку, издала монографию и ряд ценных статей. Но это уже другая история.

Что дает нам непростая и полная жизненных зигзагов биография Софьи Ароновны Фейгиной в понимании чрезвычайно запутанной истории идеологических кампаний послевоенного времени? Кроме всего прочего, перипетии неоднократных увольнений и возвращений Фейгиной позволяют сделать вывод о том, что критика, даже в центральных идеологических и научных органах печати, не обязательно приводила немедленно к изоляции даже не самого известного и выдающегося ученого, к тому же отягощенного порочащими родственными связями. В этих условиях начинали работать и другие механизмы, сформировавшиеся вне командно-административной системы: корпоративная солидарность, человеческие и деловые связи, поддержка известных историков и т. д. Они позволяли смягчить последствия гонений. Корпорация историков, во всяком случае, ее часть, причем очень авторитетная и влиятельная, не спешила выполнять требования идеологов, понимая, что неповоротливая бюрократическая система всегда даст новый шанс даже самой последней жертве.

2. Е. А. Луцкий в Институте истории АН СССР (1943–1950)

Евгений Алексеевич Луцкий (1907–1991) — один из самых известных ученых и преподавателей Историко-архивного института. Его судьба оказалась теснейшим образом связана с институтом с 1950 г. В нем он проработал до самой пенсии, на которую вышел в 1987 г. В 1960–1976 гг. он возглавлял кафедру вспомогательных исторических дисциплин, о престиже которой он «много и умело заботился»[1335].

Здесь историк создал собственную научно-педагогическую школу, ставшую заметным историографическим явлением[1336]. Но путь в Историко-архивный институт был непрост и тернист.